Колдун со Змеева моря - Анна Гурова

Велько подошел к самой кромке воды, нагнулся и вытащил из кучи грязи нечто белое.

– Что там? – спросил Нежата.

– Похоже на обломок щучьей челюсти… Наверно, это был Великий Хауги… Ого, какие зубы! Оставлю-ка себе.

– На память? – хмыкнул Нежата.

– Сделаю новые гусли. На память обо всем… и о нойде.

– Так мы в самом деле дети змея? – спросил Нежата.

Привидевшееся ночью теперь казалось ему безумным, завораживающим сном. Он – во главе мертвых нурманов… Ведьма-саами, вдруг оказавшаяся на острове и призывающая его убить Велько… Ощущение безграничной силы, которое – он знал, никогда не забудет.

– Похоже на то…

Велько обвел взглядом остров – вчера еще страшное заколдованное место, а теперь просто голую скалу, каких в Черном островняке были тысячи.

– Я представлял себе это иначе, – покачал головой Нежата. – Я надеялся увидеть отца…

– Он ответил на мой призыв и явил свою волю – что же еще?

«На его призыв», – неприятно кольнуло Нежату.

И снова чувство безграничной силы, посетившее его в видениях, сладко напомнило о себе. Это – было! Но все же вихрь был послушен не ему, а брату…

– Гляди-ка! – раздался радостный голос Велько, который решил подняться наверх и оглядеться. – Тут наш похъелец!

Нойда – то ли спящий, то ли без сознания, – лежал возле избушки, полузасыпанной щепой и хвоей. Братья вытащили его из-под обломков.

– Опять мы с ним возимся, – проворчал Нежата.

В кулаке у лопаря была крепко зажата колдовская веревочка, на которой не осталось ни одного узла. Велько нахмурился – он сразу вспомнил светящийся вихрь в черном небе. Так это в самом деле было всего лишь похъельское колдовство? Кто же спас их? Отец змей или нет?

– Послушай, он что-то бормочет…

Но сколько ни прислушивались братья, они ничего не поняли – нойда шептал на своем языке.

«О Каврай, отец колдовства, замолви за меня слово Морскому Старику, на спине которого покоятся льды океана! За что он опять карает меня? Почему отнял власть над водой? А теперь и я ветру приказывать больше не могу… Как же я справлюсь с Черной Аккой? А она теперь скроется, уйдет еще дальше, и мне теперь снова искать… Но клянусь, о Каврай – даже если ты не поможешь мне, и я потеряю дар целиком, и духи-сайво покинут меня, я все равно никогда не остановлюсь в поисках…»

– Вот мы и прибыли, – лодочник-словенин воткнул шест в дно.

Лодка остановилась. Река тут же начала медленно разворачивать ее поперек течения.

– Вон там на горе, видишь, избы чернеют? Там постоялый двор, от него идет хорошая дорога в водские леса. Род старого Кадая жил первым отсюда по этой дороге. К закату, если богам то будет угодно, может и доберешься… Сейчас я еще малость поближе подойду, и вылезай…

Нойда поглядел на него с удивлением.

– А что, к берегу лодку не подогнать?

– Нет. Ничего, тут дно пологое. На постоялом дворе обсохнешь.

Нойда нахмурился. Не то, чтобы ему не приходилось прежде купаться в реке, на которой вот-вот встанет лед. Кожаные штаны и пимы с перевязанными как раз на такой случай голенищами воду не пропускали. Но до берега оставалось еще сажени две. Что мешало плоскодонке их преодолеть?

– Вон там пристань, до сих пор лодки на берегу лежат. Я что, мало заплатил тебе?

Перевозчик осклабился.

– Да сколько бы ни заплатил! Нога моя не ступит на этот про́клятый берег!

Он покосился на молодого саами в расшитой бусинами одежде и низко надвинутой на глаза остроконечной шапке.

– Ты, по всему судя, колдун? Небось знаешь, что текучая вода защищает от нежити?

– Да чего вы так боитесь-то? – с досадой спросил нойда.

Он потратил все утро до полудня, пока нашел человека, который согласился везти его через широкую, мутную Стругу на водский берег. И этот вдруг тоже начал чудить.

– Вот над чем подумай, – ответил лодочник, окидывая цепким взглядом заснеженный склон, уходящий к темневшему вдалеке лесу. – Тут было прежде место шумное, торговое. Все лодьи мимо шли, здесь ночевать становились. А теперь погляди…

Нойда поглядел. Водский берег был тихим, пустым и совершенно белым. Вчера после долгой осенней слякоти наконец подморозило, потом выпал снег – первый в этом году.

– Все оттуда сбежали, – объяснил лодочник. – И словене, и вожане – кто успел через лес пройти и до реки добраться.

– Почему? Что рассказывают?

– Да всякое, – лодочник с опаской еще раз взглянул на берег, и приглушая голос, сказал:

– Поговаривают, в лесу чудовище завелось. Сперва начали люди пропадать… а потом их начали находить. Вернее, то, что от них осталось…

– И что оставалось?

– Да немного, прямо скажем. Кости обглоданные… и то не все.

Нойда задумался.

– Кто-нибудь видел это чудовище?

– Ха! Те, кто видел – уже ничего не расскажут…

– Семья Кадая была среди тех, кто ушел за реку?

– Нет, – помедлив, ответил лодочник. – Все там, на месте сидят. Если еще живы, конечно. Ты подумай хорошенько, надо тебе к ним?

– Надо, – ответил нойда, пресекая дальнейший спор. – У меня там родня.

– Родня, ишь. Ты же не вожанин.

– Вархо, старший сын Кадая – мой названый брат.

– А, названый, – с уважением повторил лодочник. – Ну-ну, проведай. В крайнем случае костер погребальный им сложишь. Только подумай, тебя-то хоронить будет некому…

– Меня похоронить не так просто, – задумчиво сказал нойда, оглядывая берег.

Даже птиц не видать. Все как вымерло.

– Вижу, ты парень смелый.

Лодочник уперся шестом в дно покрепче.

– Лезь в воду. Пусть тебя хранят твои боги!

* * *

Выбравшись на берег, нойда огляделся. Перед им простирался белоснежный склон без единого следа, даже собачьего. Вдалеке, у леса, темнели избы, вдоль берега тянулись лабазы и пристань. Странно было не слышать лая, не видеть дымов над крышами. У воды повсюду были заметны приметы поспешного бегства, двери лабазов распахнуты. Нойда не поленился заглянуть внутрь – ага, товары все-таки вывезли… Значит, самые осторожные начали перебираться на словенский берег заранее. А вот последние, кажется, убегали, как от смерти спасаясь…

«Надо бы пойти поглядеть, что на постоялом дворе», – подумал нойда – и сразу почувствовал, как ему не хочется это делать. Он так-то не любил подобные места – нечистые, будто каждый, кто здесь гостил, оставил здесь свои следы и мысли, и те, пусть даже сами по себе вовсе не скверные, слились в одно грязное и мутное пятно. В таких местах, как этот постоялый двор, нойда будто слеп и глох, ночью его душа носилась в потемках, полная тревоги, не зная покоя, изматывая тело вместо желанного отдыха.