Дневник летучей мыши - Наталья Александрова

— Деточка, — говорила преподаватель дикции икультуры речи Элла Евгеньевна, — если вы немедленно не избавитесь от этихукраинизмов, вы будете всю жизнь играть базарных торговок. Вы поймите, прошлите времена, когда в театрах ставили пьесы из жизни передовых доярок иработников доменной печи! Вот там ваше мягкое «г» было бы вполне уместно. А впьесы классического репертуара вас не возьмут даже на роль горничной!

— Ну уж, — усмехнулась Жанна, — в словах«Кушать подано!» нет мягкого «г»!

Лола помнит, как Элла Евгеньевна тогда подняла брови и оченьвыразительно оглядела Жанку с ног до головы. И уже открыла рот, чтобы сказатьчто-то язвительное, она вообще никогда за словом в карман не лезла, этапреподавательница. Речь ее была несколько суховатой, но безупречной, Лолазапомнила эту манеру и использовала потом в некоторых ролях.

Но тогда Элла отчего-то передумала размазывать Жанку постенке, возможно, решила, что это ни к чему не приведет, что студентка Гробоваяпросто не услышит сарказма и не поймет подтекста.

Лола перевела взгляд на другие фотографии. Вот«Бесприданница» Островского, и пожалуйте вам — в роли Ларисы Ж. Короленко!Точно, ее лицо, Жанки… Но если в облике чумазой оборванной цветочницы нельзябыло разглядеть стройной фигуры и шарма, то Лариса Огудалова в белом воздушномплатье выглядела очень и очень неплохо. И дальше шел Чехов, «Три сестры», и таже Жанка в роли Ирины… Боже мой, как же сама Лола была хороша когда-то в этойроли! Как отлично смотрелись на ней строченая белая блузка с высоким стоячимворотником и длинная темная юбка! И тяжелый узел волос на затылке, а у горлакамея из дивного розового оникса!

— Так… — медленно произнесла Лола, — приплыли…

Пу И заворочался под мышкой, очевидно, она слишком сильноего прижала. Лола опомнилась и решила срочно бежать отсюда, чтобы не видетьфотографий, и вообще впредь обходить этот театр стороной.

Ведущая актриса одного из крупнейших театров города! И кто —Жанка Гробовая, которую прежде никто не принимал всерьез, не считал соперницей,все ее избегали, потому что была противная и глупая! И совершенно бездарная!

Так считали они тогда. И не только они, Лола вспомнила, какпрезрительно щурила глаза Элла Евгеньевна, как махал рукой Роман Святославский,который вел у них сценическое мастерство… Ошибались, выходит, преподаватели,проглядели талант… Не может быть! Не может быть, что у этой… у этой колодыдубовой талант!

Однако глаза тут же сказали ей, что колодой Жанку считатьбольше никак нельзя — вон какая стройная фигура в белом платье.

Лола сжала руки в кулаки. Бедный полузадушенный Пу Изаскулил тихонько, но его хозяйке было не до того.

Не может быть, думала Лола, наверное, у Жанки какие-тосвязи. Но здравый смысл тут же подсказал ей, что никакие связи не помогут«сделать сердце — большим, а ножку — маленькой», как утверждал Король взамечательной сказке.

Совершенно некстати вспомнила Лола, как ставили они винститутском театре «Золушку» и Жанка играла старшую сестру Анну — толстую,глупую и неуклюжую.

Да уж, никакие связи не помогут взять ведущей актрисойполную бездарность. И если исчезли Жанкины толстые ляжки и тяжелая походка, то,возможно, прорезался талант?

Нельзя уходить, с тоской поняла Лола, Ленька никогда ейэтого не простит. Нужно идти и разбираться с тетей Глашей.

Она сжала зубы и направилась к служебному входу в театр. ПуИ перестал ворочаться и скулить — видно, потерял уже всякую надежду наосвобождение.

Леня застонал и пошевелился.

Первое, что он почувствовал, был холод. Он лежал на чем-тохолодном и жестком.

«Наверное, Лолка открыла форточку и выстудилакомнату, — подумал Леня. — Но почему тогда так жестко? НеужелиАскольд занял всю кровать, а я свалился на пол?»

Леня с трудом разлепил глаза, но все равно ничего не увидел.

Вокруг него была холодная сырая темнота.

Он снова застонал, сел и ощупал то твердое и холодное, чтонаходилось под ним. Это, безусловно, не был ковер, который лежал на полу у негов комнате. Это не был даже паркет. Это был холодный и неровный цементный пол.

У него мелькнуло какое-то неясное воспоминание.

Леня ощупал себя и понял, что он полностью одет. При этом онсделал одно приятное открытие: в боковом кармане куртки оказался электрическийфонарик.

Леня вытащил его, включил и посветил вокруг себя.

Он находился в просторном подвале с низким сводчатымпотолком.

И тут память постепенно вернулась к нему.

Он вспомнил, как отправился в салон тату «Анаконда»,вспомнил, как старик уборщик направил его к Финляндскому вокзалу, в мастерскуюстарого китайца Вана…

Он вспомнил, как спустился в подвал возле спортивногомагазина, как разговаривал со старым мастером. Вспомнил странный запах, которыйпочувствовал в этом подвале, вспомнил порошок, который китаец сыпал в пламясвечей… Ну ясно — от этого-то порошка он и потерял сознание… Под конец Маркизвспомнил рассказ китайца про татуировки с коронованным скорпионом…

Леня сообразил, что китаец принял его за человека статуировкой, поэтому и усыпил его своей китайской химией…

Приведя в порядок свои воспоминания, то есть разобравшись впрошлом, он решил навести порядок в настоящем. Для начала он произвел ревизиюсобственного организма и с удовлетворением убедился, что он в относительномпорядке. То есть слегка кружилась голова и во рту был неприятный металлическийпривкус, но руки и ноги были целы, голова на месте, и никаких значительныхповреждений не ощущалось.

Убедившись в этом, Леня встал на ноги и снова огляделся посторонам, осветив подвал фонариком.

Подвал был совершенно пуст — здесь не осталось ни шкафов снепонятными банками, ни столиков со свечами, вообще ничего, что напоминало бы омастерской старого китайца. Одни холодные и сырые каменные стены и такой жепол. И самого господина Вана тоже след простыл.

Леня понял, что осторожный китаец, напуганный егопоявлением, решил перенести свою мастерскую в более безопасное место.

Лола обогнула здание театра и нашла с торца незаметнуюжелезную дверь, выкрашенную обычной серой краской. Она глубоко вздохнула, чтобыуспокоиться, запихнула Пу И под локоть поглубже и нажала кнопку звонка. В концеконцов, она пришла сюда по важному делу и выполнит его, чего бы ей это нистоило.

Дверь открыл пожилой дядечка в очках и меховой безрукавке,подпоясанной ремнем с огромной пряжкой, судя по всему, дядечка позаимствовалремень у внука. Или у правнука.

— И что? — спросил дядечка, подслеповато моргая наЛолу из-под очков.