Меня зовут Аглая - Нина Литвинец

Все это время Глеб (он прямо за Ваней сидит) тыкал его в спину и дразнился. Называл Фрицем, колбасой немецкой и хвастался, как мы немцев разбили. Ваня действительно наполовину немец, и фамилия у него немецкая – Вебер, но как связано это с давней войной?

Ваня пару раз сказал ему «Отстань!», а тот не унимался. И когда учительница стала рассказывать о фашистских концлагерях, Глеб на весь класс крикнул:

– Там у Вебера дед служил, пусть расскажет, как он Гитлеру помогал!

Тут Ваня вскочил, развернулся и заехал Глебу прямо по лицу. Да так, что у того кровь из носа пошла. Пришлось дать ему бумажный носовой платок, чтобы кровь по лицу не размазывал.

Учительница взяла у Вани дневник, написала замечание и поставила двойку по поведению. Потом то же самое сделала с дневником Глеба. Я подняла руку и сказала, что так несправедливо, Глеб к Ване весь урок приставал и дразнился. Учительница сказала, что в любом случае драться на уроке нельзя, у воспитанного человека должны быть другие аргументы. И что на глупость нельзя отвечать глупостью.

Ваня не проронил ни слова. Когда прозвенел звонок, он очень быстро собрался и выскочил из класса. Глеб вышел вслед за ним. Похоже, выяснение отношений еще не закончилось. Я бросилась следом. Нельзя позволять им драться, они ведь могут покалечить друг друга.

Но Глеб с Ваней уже ожесточенно тузили друг друга в дальнем углу школьного двора. При этом Глеб приговаривал: «Били немцев и будем бить!», а Ваня, на стороне которого был явный перевес, после каждого точного удара требовал: «Извинись за прадеда, быстро!»

Мы с Максимом бросились их разнимать. У Глеба снова пошла кровь из носа, на куртке появилось несколько бордовых пятен. У Вани под глазом вырос лиловый синяк. Такой же синяк красовался у Глеба, но почему-то коричнево-розовый. Наконец удалось их растащить. У Глебовой куртки был оторван рукав и не хватало трех пуговиц. У Вани на куртке разошлась молния. Оба молча пошли в разные стороны.

На следующий день в школу явилась мама Глеба. Она кричала в учительской так, что было слышно в коридоре.

– Ну и порядки в вашей школе! Покалечили ребенка, испортили новую куртку, лицо в кровь разбили! Пусть немчура денег на новую куртку дает, у них много. А мы не в состоянии каждый месяц новую куртку покупать! Да и лечить теперь Глебушку надо.

Насчет новой куртки, это она зря. Глеб в ней уже второй год ходит. Да и лечить его не от чего, разве только от глупости и от жадности.

Учителя отвечали тихо, слов было не разобрать. Но ей явно не понравилось.

– Все вы здесь одна шайка! Что такого мальчик сказал? Немца немцем назвал, подумаешь! Раз у них денег куры не клюют, им все можно? Пусть мне деньги за куртку вернут!

Когда я пересказала этот разговор Ване, он сказал, что никаких денег они отдавать не будут. Из принципа. Хотя, конечно, родителей Глеба жалко, им, наверное, деньги трудно достаются.

Я спросила, почему Ваня так на Глеба разозлился. Ну дурак он приставучий, ну не очень честный, так что с него взять. Выходит, теперь со всеми такими драться? Мама говорит, что кулаки пускают в ход те, у кого других аргументов нет. А умный человек доказывает свою правоту словом и делом, но не кулаками.

Подошедший Марик сказал, что иногда выхода другого не остается, кроме как в морду дать. И ему очень жаль, что он не умеет драться так, как Ваня, да и руки беречь надо. А то бы он обязательно тому пьяному дядьке в троллейбусе заехал, который его «гаденышем жидовским» обозвал.

Я сказала, что у папы на работе секретарем работает украинка, ее все называют «хохлушкой» и «гарной дивчиной», но она не обижается. Марик сказал, что это совсем другое, а «гарна дивчина» так и вовсе значит красавица, он в детстве несколько раз в Киеве был и знает.

Ваня сказал, что обиделся не за немца, а за концлагерь. Его предки очень давно в России живут и сами уже не знают, немцы они или русские. Во всяком случае, в Германии, где родители какое-то время работали, все их считали русскими.

А прадедушка его в концлагере действительно был, только как заключенный. Он в Казахстане жил, когда война началась, и сразу на фронт попросился, а его направили в антифашистский комитет в Москву на учебу, только потом на фронт. Он на немецком языке гитлеровским солдатам кричал, чтоб сдавались, и еще листовки разбрасывал за линией фронта и о победах наших войск рассказывал. Там его фашисты схватили и в лагерь отправили. Все они в одном бараке жили – русские, украинцы, белорусы, казахи, поляки, югославы, – и никто не различал, кто есть кто. Только евреи были в отдельном бараке, их газом убивали. И взрослых, и детей. Но двух евреев они в своем бараке прятали, выдавая за молдаван. Все это прадедушка Ване рассказывал, когда еще был жив. И ордена и медали показывал.

Мы решили, что Глеб должен перед Ваней обязательно извиниться. Но как его заставить, да еще с такой мамашей? Помогла учительница истории. На следующем уроке она сказала, что мы наверняка слышали от старших рассказы о войне, поэтому она предлагает каждому такой рассказ записать и на следующем уроке прочесть вслух.

Начала она с Вани, и тот рассказал прадедушкину историю. Я про прабабушку рассказала, а Максим про прадеда, который на фронте не был, но зато на Урале танки делал, и что-то такое хитрое придумал, за что ему сразу орден дали, а танки наши стали еще лучше бить врага. У Марика немцы прабабушку убили в Киеве как еврейку, там место такое страшное было, Бабий Яр называется, а дедушку с сестрой, совсем маленьких, спрятали знакомые украинцы, они их за своих детей выдали и очень боялись, что кто-нибудь из соседей немцам скажет. Но никто не сказал. Прадедушка Марика в военной газете работал корреспондентом, он Киев помогал освобождать, и все тогда узнал про жену и детей. Сначала он чуть с ума не сошел, а потом сразу на фронт стал проситься, но газета его не отпустила.

У Тони прадедушка был в партизанах, а у Риты прадед в параде на Красной площади участвовал, только не в сорок пятом, а в сорок первом году, и сразу после парада они пошли Москву защищать. У Фарида прадед освобождал Варшаву, а прабабушка с пятью детьми хлопок в Узбекистане собирала, дети тоже работали, потому что Красной Армии очень много хлопка надо было – для одежды военной и чтобы раненых перевязывать.

Рубен даже фотографию принес прадедушкиного брата, тот летчиком был, Героем Советского Союза, потому что очень много фашистских самолетов сбил, а в самом конце войны погиб, и в родном селе под Ереваном ему стоит памятник.

Антон сказал, что у них в семье на фронте никто не был, потому что прадедушку перед самой войной назвали «врагом народа» и посадили в лагерь, только не в немецкий, а в наш, советский, там он с прабабушкой познакомился. А другие прабабушка с прадедушкой у него в Сибири жили, на поселении, недалеко от лагерей. Это называлось «Архипелаг ГУЛАГ», писатель Солженицын про лагеря много писал. Но День Победы у них в семье все равно самый любимый праздник. И еще день смерти Сталина.

Дошла очередь до Глеба. Он вспомнил прадеда, который погиб в самые первые дни войны. А прабабушка осталась одна с двумя детьми, и они чуть от голода не умерли, дедушка уже в десять лет на заводе работал, потому что семью кормить надо было. А сейчас всем участникам войны бесплатно квартиры дают, но про погибших никто не вспоминает. Они вместе с дедом и бабкой в крошечной двушке живут, и ничего им не светит, денег у них на квартиру нет и не будет никогда. Поэтому мама у него такая нервная.