Беннетт. Охота - Беннет

– Вроде грелки, – подхватил Куксон, который всегда повторял то, что Генри уже сказал, но выражал ту же мысль грубее и проще.

Я отшатнулась, представив себе эту гадость, но, стараясь показать, что не вовсе несведуща в традициях охоты, ответила:

– Правильнее будет отдать их выжлецам. Не хочу лишать их законной добычи.

Генри и Куксон вернулись к туше, и тут я заметила нечто странное. Псов там уже не было. Попросту исчезли, ни одного пса не видать. Что за странность? Наверное, они знали, что охота завершилась, и просто двинулись обратно по склону холма, словно призраки в сумерках, спеша до ночи укрыться в своих вольерах. Казалось странным, что собаки не стали дожидаться своей доли в добыче, но в то же время я обрадовалась: не придется смотреть, как они пожирают внутренности оленя.

Однако на том все ужасы не исчерпались. Идеал подбрасывал на ладони какой-то скользкий предмет, отрезал от него кусочки и всем раздавал. Сунул и мне в руку – словно горячее красное желе.

– Спасибо, – пробормотала я. – Что это?

Разумеется, он не удостоил меня ответом, он не разговаривал ни с кем, кроме своего хозяина.

– Печень оленя, – произнес Шафин, появляясь рядом со мной. – Ты должна ее съесть. Каждый, кто участвовал в охоте, получает кусочек.

– Сырой? – переспросила я. – Да ты что?

– Не зря же это называют кровавым спортом, – ответил Шафин и закинул свою порцию в рот.

Я с отвращением уронила свою награду на гальку и вытерла руку платком. Да, конечно, я отведала на завтрак кровяной пудинг, но это уж слишком. А Средневековцы радостно жевали это, словно мармелад или что-то вроде того.

Разделка туши продолжалась. Ко мне подошел Пирс.

– Слушай, а копыто возьмешь? По традиции его отдают новичком, знала об этом?

Мне совсем поплохело.

– Не надо, – пробормотала я.

– Как скажешь, – ответил Пирс, явно недовольный таким неуважением к традиции. – Чертовски странно. А ты, пенджабец? Симпатичный сувенир. По одному тебе и Шерфон?

– Я не новичок, – холодно возразил Шафин. – Шанель – может быть, но сомневаюсь.

Он огляделся по сторонам:

– А где Шанель?

Шанель исчезла. Будто растворилась в сумерках.

Мы обшарили весь берег, разбившись на группы по два-три человека. Я шла рядом с Шафином, и мы выкликали имя Шанель, а эхо отражалось от воды и от гор. Мы встретили остальных ребят, которые зашли с другой стороны, – и никто так и не обнаружил Шанель. Пока мы бегали возле озера, Идеал проверил охотничий павильон и машины и вернулся, отрицательно качая головой.

Мне стало страшно. Ландшафт полностью изменился после захода солнца – озеро отливало черным, ночной воздух пропах кровью зарезанного оленя. Горы казались черными сгорбленными плечами, деревья, сбросившие листву, вздымали к лиловому небу черные рога. Теперь уж поиски пошли всерьез: надвигалась ночь.

Я ожидала, что Средневековцы будут стонать и закатывать глаза. Думала, Пирс скажет «черт ее побери», а Куксон обзовет пропавшую бессмысленной обузой. Думала, уж девочки точно поспешат вернуться домой и принять ванну, пока парни вместе со слугами обшаривают все имение. Однако девочки – возможно, потому, что напоследок успели сдружиться с Шанелью – явно стремились принять участие в поисках. Надо сказать, Средневековцы приступили к организованным поискам словно слаженный механизм, сказались века охотничьего опыта. Настал их час: они вооружились фонарями, набедренными фляжками, охотничьими ножами.

– Так! – сказал Генри. – Кто видел ее последней и где?

– Она пошла в уборную после обеда. – Я уже не заботилась, правильным ли средневековым словом называю туалет. – Но она была с нами, когда мы спускались в долину к озеру.

– В ущелье она точно была с нами, – напомнил Шафин. – Там ты отдал ей свою куртку.

– Верно, – кивнул Генри. – Тогда возвращаемся в ущелье, будем искать оттуда.

Выходит, не я одна обратила внимание на то, как Генри распорядился своей курткой, – и Генри был не единственный, кому нравилась Шанель. Накануне Шафин бросился ей на подмогу и спас от унижения своей выдумкой про мать-тигрицу и, похоже, приглядывал за ней на охоте. Во время поисков он проявлял куда большую озабоченность, чем все мы. Мне казалось, Средневековцы даже удовольствие получают от незапланированной вылазки в сумерках, словно это было продолжением охотничьих забав, а Шафин волновался не на шутку. Молчаливый, бдительный, он напряженно вслушивался в наступающую ночь. Глядя на то, как он в угасающем свете высматривает следы Шанели, я и впрямь была готова поверить в его тигриное родство. Двигался он бесшумно и ничего не упускал из виду. Как в более ранние часы, когда мы искали на земле признаки проложенной оленем «тропы», так теперь Шафин шел по следу Шанель уверенно, точно хищник из породы кошачьих. Средневековцы то и дело отхлебывали укрепляющее из фляги и болтали между собой, и только Шафин находил важные приметы. Это он увидел зацепившуюся за куст дрока длинную прядь светлых волос – Шанель их наращивала. Это Шафин увидел затоптанную в грязь кепку Шанель, слишком новенькую и опрятную клеточку цвета имбиря. Он смял ее в руках, словно тряпку, – ему как будто поплохело.

– По крайней мере, теперь мы знаем, что она прошла здесь, – попыталась я его ободрить. – Жаль, что собак увели. Мы бы могли дать им понюхать кепку, и они бы ее выследили.

На мою реплику Средневековцы реагировали зловещим молчанием, но Шафин обернулся и посмотрел на меня, и даже в сумерках я разглядела на его лице какое-то странное выражение, словно он только что осознал нечто важное. Он открыл рот и собирался что-то сказать, но тут с холмов послышались два ужасных звука.

Собачий лай.

И человеческий крик.

Лучи фонарей пересекались и складывались в диковинные узоры: мы опрометью мчались на тот шум. Лай был жутким и странным, словно вырвались на волю адские псы, и воспоминание о старой версии «Собаки Баскервилей»[19], с той огромной собачиной, а у нее вся пасть в крови, нисколько меня не утешило. А еще хуже – вопль, я же знала, это кричит Шанель. И совсем плохо – когда вопли вдруг стихли. Как говорил Ганнибал Лектер в «Молчании ягнят»[20], по-настоящему беспокоиться следует тогда, когда крики замолкнут.

В темноте и смятении, да еще из-за какого-то акустического фокуса в холмах, трудно было в точности определить, откуда исходили эти звуки. Наконец Шафин вывел нас к узкому каменному ущелью, где известняк пошел трещинами и образовалось нечто вроде пещер, только завалившихся набок. Словно какое-то гигантское чудовище трехпалой лапой продрало эти извилистые дыры в ландшафте. У входа в самое большое отверстие сгрудились псы, обезумевшие от жажды крови. Шафин бросился туда, я за ним. По пятам за нами бежал Генри, мы проталкивались среди собак и взывали: