📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгПолитикаИнтеграция и идентичность. Россия как "новый Запад" - Дмитрий Тренин

Интеграция и идентичность. Россия как "новый Запад" - Дмитрий Тренин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 90
Перейти на страницу:

Никакого «крыла» в организационном смысле никто, разумеется, не создавал, но подспудная ревизия основ коммунистической идеологии приняла довольно широкие масштабы. В дальнейшем все «скрытые советские социал-демократы» сыграли большую роль в формировании новой внешней политики страны. В семидесятые же и восьмидесятые годы они пытались раздвинуть рамки мирного сосуществования с Западом7.

Разумеется, в условиях 1960-х – первой половины 1980-х годов результаты этих усилий не могли не быть весьма ограниченными. Либеральные аппаратчики пытались – например, на уровне формулировок, вставлявшихся в выступления руководителей КПСС, – сохранить «дух XX съезда», ослабить консервативные тенденции в партии, которые впоследствии привели к «брежневскому застою». Александр Бовин мог утверждать, что он не читал произведений Брежнева, а писал их. Иногда такая деятельность спичрайтеров приносила плоды, но реального влияния на направленность политической линии руководства ЦК их усилия иметь не могли.

Наиболее серьезной и имевшей далеко идущие последствия акцией партийных «обновленцев» (в союзе с верхушкой советской дипломатии) стало получение ими согласия высшего руководства страны в 1975 г. подписать Хельсинкский заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Запад настаивал на включении в этот акт раздела, посвященного правам человека (так называемая третья корзина СБСЕ). Советское руководство, со своей стороны, было заинтересовано в признании Западом «послевоенных политических реальностей в Европе» (т. е. государственных границ по состоянию на 1945 г., социалистического строя в странах Восточной Европы и особо – существования ГДР). МИД СССР и его глава Андрей Громыко считали компромисс (признание границ в обмен на признание прав человека) целесообразным и приемлемым, но идеологи из ЦК сомневались. В этой ситуации свою роль сыграли аппаратные «либералы». В результате генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев не только подписал документ, содержавший положения, принципиально неприемлемые для коммунистической идеологии и советской практики, но и вынужден был распорядиться опубликовать его в массовой печати.

Согласие руководства СССР с антисоветским по сути текстом основывалось, по-видимому, на принципе «подпишем, а соблюдать все равно не будем». Сталин, в конце концов, благословил «самую демократическую в мире» советскую Конституцию 1936 г. и не возражал против принятия ООН Декларации прав человека в 1948 г. Так было и на этот раз. Если «обновленцы» рассчитывали на либерализацию советского режима, то они ошиблись. Идеологическая борьба, напротив, обострилась. Практически сразу после его подписания Заключительный акт превратился в инструмент борьбы «инакомыслящих» и их западных союзников против нарушения правительствами СССР и стран Восточной Европы не только их собственных конституций (которые можно было толковать по-разному), но и торжественных международных обязательств. В ответ последовали репрессии со стороны правящих режимов. В течение полутора десятилетий (1975–1990 гг.) Акт СБСЕ сыграл уникальную роль морального авторитета и инструмента легитимации для тех, кто добивался радикальных политических перемен в «социалистическом содружестве».

В действительности «ревизионизм» цекистов был карманным, совершенно неопасным для системы власти. Только тогда, когда ревизия основ советского строя стала официальной политикой генерального секретаря ЦК и Политбюро, партийные интеллигенты-международники получили возможность влиять на политику, исходя из сформировавшихся у них представлений. К этому же времени внутри советского дипломатического ведомства подспудно вызрело убеждение в бессмысленности продолжения гонки вооружений с США, в необходимости и даже неизбежности новой формулы обеспечения безопасности, основанной не столько на военно-стратегическом паритете, сколько на взаимном доверии.

Параллельно этому скрытому от посторонних глаз «обновленческому» течению в номенклатурных верхах в СССР существовали и другие сторонники конвергенции. Среди наиболее «продвинутой» части советской технической интеллигенции (которая в целом была «идеологически нейтральной») эти идеи распространялись в чистом виде. Наиболее полно и четко их сформулировал академик Андрей Сахаров8. Открытые сторонники конвергенции пытались не только – прагматически, с применением научного подхода – сочетать преимущества капитализма с тем, что им виделось как преимущества социализма, для создания оптимального общества, но и решить сверхзадачу – снять при помощи нейтрализации противоположностей угрозу ядерной войны. Их формула утверждала: конвергенция означала выживание человечества. В этом смысле особенно показательна деятельность Сахарова. Именно от него позднее пошло новое «горбачевское» политическое мышление. Возвращение Сахарова по распоряжению Горбачева из горьковской ссылки в 1987 г. стало знаком смены эпох.

Потребности обновления советской экономической системы, неоднократно игнорировавшиеся партийными ортодоксами, стали очевидными и безотлагательными к концу правления Брежнева. Избрание Михаила Горбачева отразило смутное понимание высшим руководством Советского Союза, что нужно что-то менять. К этому времени, однако, СССР уже исчерпал ресурс реформирования в рамках командной модели. То, что было еще возможно в конце 1920-х годов, стало практически неосуществимым уже в середине 1950-х. Неудача даже ограниченных экономических новаций в 1960-е годы стала констатацией принципиальной невосприимчивости советской системы к реформированию. Горбачев и его соратники, взявшись улучшить систему под лозунгом «Больше социализма!», фактически приближали «мягкую посадку» самой системы.

Первоначальная логика действий Горбачева очевидна. Чтобы вывести экономику из застоя, нужны были реформы, способные радикально повысить производительность труда. Реформы, в свою очередь, были невозможны, пока продолжалась гонка вооружений с США. Была необходима, следовательно, новая разрядка напряженности с Западом. Разрядка же требовала либерализации политического режима и идеологических послаблений. Вопрос о разрядке, как справедливо отмечает профессор Арчи Браун, был тесно связан с «вопросом о возрождении национальной экономики и об изменении баланса сил внутри политической системы» СССР9.

Опыт неудавшейся экономической реформы Косыгина – Либермана свидетельствовал: никакие серьезные экономические преобразования в СССР невозможны без масштабных изменений в политической области (придание режиму открытости через ослабление цензуры СМИ, ограничение монополии на власть партийной бюрократии и т. д.). Если бы концепция «ускорения» сработала, не было бы нужды в гласности и перестройке. Но «ускорение» застопорилось практически на старте, и Горбачев для стимулирования экономического прорыва решил перенести упор на гласность в информационной политике и перестройку политической системы.

С другой стороны, опыт брежневской разрядки 1970-х годов (в том числе судьба Договора ОСВ-2) показывал: одних договоренностей по контролю над вооружениями мало10. Пресловутые увязки одних проблем с другими не были искусственными помехами, а отражали существо «отношений государств с различным общественным строем». Возможности стабильного улучшения этих отношений без существенных внутренних перемен в СССР были крайне ограниченны. Встав на путь разрядки, Горбачев должен был идти на уступки либо признать неудачу и возвращаться на путь конфронтации. Горбачев был готов идти в улучшении отношений с Западом гораздо дальше, чем Брежнев, но он первоначально не помышлял о демонтаже режима.

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 90
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?