Мы вас построим - Филип Киндред Дик

и умчать в ту же секунду, как ты появишься.

– Нет, – сказала Прис, – лучше ты войдешь в аптеку со мной и все время будешь рядом. Ты можешь мне понадобиться, например подсказать, какую конфетку взять.

– Отлично, пойдем.

– А какое наказание за такие дела?

– Вечная жизнь.

– Ты шутишь?

– Нет, я сказал именно то, что имел в виду. – Я был совершенно серьезен.

– Ты смеешься надо мной, я вижу. Разве я такая смешная?

– О боже! Нет.

Но она, похоже, уже все решила.

– Ну конечно, я же всегда была доверчивой, и ты это знаешь. Мне даже в школе придумали кличку – Путешествия Легковера.

– Пойдем в аптеку, Прис, – просил я. – Позволь мне доказать тебе, позволь спасти тебя.

– Спасти от чего?

– От неизбежности твоего разума.

Она колебалась. Я видел, как эти чертовы вопросы душили ее: как поступить и какова будет расплата за ошибку. Наконец она обернулась ко мне без улыбки и произнесла:

– Луис, я верю, что это был не розыгрыш с аптекой, ты не стал бы смеяться надо мной. Ты можешь меня ненавидеть и, я думаю, ненавидишь за некоторые вещи, но издеваться над слабым не в твоих привычках.

– Ты не слабая.

– Нет, Луис, именно слабая. Тебе просто не хватает чутья, чтобы понять это. Но может быть, так и лучше. Вот у меня все по-другому: есть чутье, но это не делает меня хорошей.

– Чушь, – заявил я. – Завязывай со всем этим, Прис. Я понимаю, у тебя сейчас депрессия по поводу окончания работы над Линкольном. Временный простой, и как все творческие люди ты это переживаешь…

– Приехали, – констатировала Прис, притормаживая у клиники.

Доктор осмотрел меня и решил, что вполне можно обойтись без швов. На обратной дороге я уговорил Прис остановиться у бара. После всех переживаний мне просто необходимо было выпить. Ей же я объяснил, что мы должны отпраздновать окончание работы – такова традиция. Благо повод более чем достойный: наблюдать рождение Линкольна – это великий, может, величайший момент в жизни. Хотя при всем своем величии это событие несло также оттенок какой-то угрозы, мало подвластной нашим усилиям.

– Мне только одно пиво, – сказала Прис, пока мы пересекали улицу, направляясь к бару.

Я так и сделал: заказал пиво для дамы и кофе «по-ирландски» для себя.

– Ты, я смотрю, здесь как дома, – заметила Прис. – Должно быть, проводишь кучу времени, ошиваясь по барам?

– Слушай, я все хочу у тебя спросить, – сказал я ей. – Ты действительно так плохо думаешь о людях, как показываешь? Или просто говоришь так, чтоб задеть побольнее? Потому что если…

– А ты как считаешь? – ответила вопросом на вопрос Прис.

– Не знаю.

– Ну и в любом случае, какое тебе до этого дело?

– Ты удивишься, но меня интересует все, что касается тебя. Самые мельчайшие подробности.

– С чего бы это?

– Ну, начать с того, что у тебя совершенно очаровательная история. Шизоид к десяти годам, к тринадцати – обладательница навязчивого невроза, в семнадцать ты стала полноценным шизофреником под наблюдением федерального правительства. На сегодняшний день почти излечилась и вернулась в нормальное человеческое общество. И при том все еще… – Тут я прервался. Все перечисленные животрепещущие подробности не объясняли главной причины. – Все это ерунда. Просто я влюблен в тебя, Прис.

– Не верю.

– Ну, скажем, я мог бы влюбиться в тебя, – поправился я.

– Если бы что? – спросила она дрогнувшим голосом. Я видел, что она ужасно нервничает.

– Не знаю, что-то мешает.

– Боишься, – сказала Прис.

– Наверное, ты права, – согласился я. – Возможно, просто боюсь.

– Сознайся, ты пошутил? Когда говорил, что влюблен.

– Нет, Прис, я не шутил.

Она горько рассмеялась.

– Твой страх! Если б ты мог справиться с ним, ты бы завоевал любую женщину. Я не имею в виду себя… Как тебе это объяснить, Луис? Мы с тобой очень разные, по сути, полные противоположности. Ты – человек эмоциональный, в то время как я держу свои чувства под замком. Однако это не значит, что их у меня нет. Возможно, я чувствую гораздо глубже, чем ты. А если б у нас родился ребенок, что было бы тогда? Знаешь, я никогда не могла понять женщин, которые рожают детей, одного за другим. Ежегодный помет, как у свиньи или собаки. Наверное, в этом что-то есть… Может, такое поведение даже здорово и естественно. – Она бросила на меня взгляд искоса. – Но мне этого не понять. Выражать себя в жизни посредством репродуктивной системы – не мой путь. Черт, мне кажется, я счастлива, только когда делаю что-то своими руками. Почему так, Луис?

– Понятия не имею.

– Но должно же быть какое-то объяснение, все в этом мире имеет свою причину. А знаешь, мне ведь раньше никто не признавался в любви.

– Этого не может быть. Какие-нибудь мальчики в школе…

– Нет, Луис, ты первый. Честно говоря, я и не знаю, как реагировать на твое признание. Очень странные ощущения, я даже не уверена, что мне это нравится.

– Понятно.

– Любовь и творчество, – задумчиво произнесла Прис. – Ты понимаешь, мы дали жизнь Стэнтону и Линкольну, а любовь и рождение всегда тесно связаны, не правда ли? Ведь это прекрасно – давать жизнь кому-то, Луис! И если ты любишь меня, ты должен стремиться к тому же, что и я. Разве не так?

– Думаю, да.

– Ведь мы почти как боги, – сказала Прис. – В том, что мы делаем, в нашем великом открытии. Стэнтон и Линкольн! И в то же время, давая им жизнь, мы исчерпываем себя… Ты не чувствуешь себя опустошенным, Луис?

– Нет. Какого черта?

– Наверное оттого, что мы такие разные. Для тебя все это не столь важно, как для меня. Посмотри, ведь прийти сюда было твое минутное желание, и ты подчинился ему. В настоящий момент Мори и Боб, и твой отец, и Стэнтон – они все в МАСА с Линкольном, а тебе этого не надо. Тебе нужно было прийти сюда выпить. – Прис говорила мягко, в ее улыбке сквозило понимание.

– Ну, пожалуй, – согласился я.

– Я, наверное, наскучила тебе, да? Мне почему-то кажется, что я тебе вовсе не интересна. Ты занят самим собой.

– Может, ты и права.

– Почему тогда ты сказал, что тебе все интересно про меня? Зачем ты говорил, что мог бы влюбиться, если б не боялся?

– Не знаю.

– Неужели ты никогда не пробовал заглянуть в себя и выяснить, что к чему? Я, например, всегда анализирую свои поступки.

– Прис, включи на минутку здравый смысл, – попытался объяснить ей я. – Ты всего-навсего человек, такая же, как все, не лучше, не хуже. Тысячи американцев попадают в клиники с диагнозом «шизофрения», многие и сейчас в них. Перед Актом Макхестона все равны. Я не спорю, ты привлекательная девушка, но есть и покрасивее среди киношных старлеток, особенно из итальянок или шведок. А твой ум…

– Ты себя пытаешься убедить?

– То есть?

– Ты одновременно идеализируешь меня и не хочешь в этом признаваться, – спокойно пояснила она.

Я оттолкнул свой стакан. Алкоголь жег мои разбитые губы.

– Поехали обратно в МАСА.

– Я сказала что-то не так? – На мгновение она вынырнула из своей непоколебимости. Казалось, она подыскивает какие-то новые слова, лучше, правильнее. – Я хотела сказать, что ты амбивалентен по отношению ко мне.

Но мне расхотелось слушать все это.

– Давай допивай свое пиво – и поехали.

Когда мы выходили из бара, она сказала с сожалением:

– Я опять сделала тебе больно.

– Нет.

– Я стараюсь быть