Иван Васильевич. Профессия – царь! - Михаил Ланцов

— Ты Отче либо крест сними, либо чресла свои уже чем-то прикрой!

— Что?!

— А то! Сам смотри. Либо мы стоим с тобой за благость слов Иосифа Волоцкого, либо к нестяжателям склоняемся. Ежели по словам учителя твоего жить, то митрополия сама себе духовную семинарию поставить должна. Земли-то ей вон сколько отсыпали. Почитай только у меня больше, да и то — ненамного. А если по заветам нестяжателей жить, то я, безусловно, поддержу вас, и поставлю семинарию. Да вот одна беда — земли монастырские отдать придется в казну и десятину упразднить. Богу божье, Кесарю кесарево. Так что ли говаривал Иосиф Волоцкий? Вот! А ты чего предлагаешь? Хочешь и божье, и кесарево в одни руки взять? Не по-людски! Ой не по-людски!

Митрополит очень быстро отстал от Государя и притих, без возражений проглотив и госпиталь, и термы и прочее. Намек-то был дан ему предельно ясный. Чего уж тут не понять?

Великий князь Московский Иван III Васильевич всего полвека назад едва не склонился к нестяжателям. Все буквально на волоске висело. Многие именитые придворные не скрываясь держались за это течение. Да чего придворные? Митрополит Зосима сам стоял! Кошмар и ужас! С огромным трудом этот кризис удалось преодолеть — Василия III взошел на престол только благодаря последовательной поддержке иосифлян, а потому благоволил этому духовному течению и всецело его поддерживал. И вот теперь первый возрожденный Басилевс заявляет, что его долг уплачен. Не прямо, а аллегорично. Но все же.

Знал ли митрополит, что Иван Васильевич банально не понимал глубинный смысл своего заявления? Конечно, нет. Если бы понимал, то не рискнул такое говорить. Пока, во всяком случае. Однако это не помешало Иоасафу изрядно струхнуть и замолчать. Тем более, что Максим Грек, один из выдающихся духовных лидеров нестяжателей, был Государем приближен и поставлен во главе Успенского собора Московского Кремля и даже стал его духовником. По другим причинам. Но в глазах митрополита это теперь уже не имело совершенно никакого значения…

1547 год — 2 июня, Москва

Иван Васильевич задумчиво смотрел в окно, а перед ним покоилось объемное письмо из Лондона на десяти бумажных листах, прямо поверх подробного финансового отчета о торговых операциях за 1546 год. Его только-только удалось свести, закрыв дебет с кредитом по итогам сведений, поступивших вместе с весенними кораблями, прибывшими в Холмогоры.

В январе 1547 года умер Генрих VIII Тюдор, уступив престол своему малолетнему сыну — Эдуарду VI. Умирал он страшно. Судя по косвенным признакам, Генрих страдал от сахарного диабета, из-за чего рана на ноге совсем не затягивалась. Это вогнало правящего Тюдора в депрессию, а привычное обжорство приобрело совершенно кошмарные формы. Так что король Англии умер, предварительно самым скотским образом заплыв жиром и потеряв всякие остатки человеческого облика. Даже передвигаться самостоятельно уже не мог. Грустная и печальная история.

Но главное не это.

Главное — торговля!

Основной объем вывозимой из Холмогор продукции, конечно же, составляли сосновый деготь, пенька и мех. А вокруг их доставки к Холмогорам активно стала развиваться целая логистическая индустрия. Еще совершенно сырая, но она уже в 1546 году смогла пропустить через себя по триста тысяч пудов в обе стороны. Много это или мало? В привычных мерах — порядка пяти тысяч тонн, что для легкого речного транспорта было достижением. А по сравнению с самым первым годом освоения пути — рост в более чем пять раз за семь лет. Солидно! Внушительно!

Завершилось строительство опорных фортов-факторий на всем протяжении пути. Вдоль реки была проложена грунтовая дорога категории слегка облагороженной просеки. Наведены деревянные мосты. Начата, пусть и ограничено, но конная проводка действительно больших барж с высокой удельной нагрузкой. Для чего в Англии даже стали тяжеловозов закупать. А это значит, что? Правильно. Имелись все шансы увеличить пропускную способность еще больше. До самой Вологды тоже пути облагородили. Оборудовали нормально волоки. Подновили дороги. Навели деревянные мосты вместо бродов. В общем — жизнь закипела.

Лапу на прибыли северного торгового пути Государь не накладывал. Брал, конечно, но без фанатизма. Налоги со сборами для порядка да долю свою как акционер. Но не больше того. Цели-то ведь были совсем иные. Главное в этом деле — дать людям мотив, стимул и хорошую норму прибыли, заставляющую проявлять инициативу и рвать жилы. Процесс, само собой, на самотек не пускал, дабы «невидимая рука рынка» дров не наломала, но и не греб под себя безудержно. Это прежде всего.

Кроме того, Ивану Васильевичу нужен был надежный логистический канал в Западную Европу. Литва и Польша были откровенно враждебны. А Балтика — очень сложным регионом. Тут что не война, то торговля встает раком. А ведь еще есть и Дания, сидящая на проливах и берущая с них пошлину немалую. Ни товары толком не закупить или продать, ни специалистов найти. Да и норма прибыли очень скромная из-за множества посредников, плюс пираты с каперами. Да, туда, безусловно, нужно выходить и драться за Балтику, но дело это не простое и крайне небыстрое. Как показал пример Петра Великого, даже обретя хорошие порты в Финском или Рижском заливах, радости особой и выгоды это не принесет.

Ну и в-третьих, Государю требовалось оборудовать нормальную транспортную магистраль в Холмогоры и далее на север, причем, желательно не за счет казны и не из-под палки.

Вот как-то так. Благотворитель — не благотворитель, но жадности старался не проявлять. Дескать, о купцах печется да прибытках их. Впрочем, себя он таки не забывал. Но как? Ведь основной объем торговли лишь немного отфильтровывался в казну. Все дело в том, что Иван Васильевич решил участвовать в этой торговой забаве не только как Государь, но и как один из купцов-промышленников. Только ставку сделал не на привычный товар, а на компактные и дорогие вещи…

Из затеи Ивана Васильевича по изготовлению маргарина и стеарина, ну, то есть, персидского воска, к лету 1547 года уже выросла целая индустрия, вовлекшая совокупно почти тысячу человек.

В начале каждой зимы союзные татары из Касимова поставляли в Москву жирных и уже недурно обросших овец. Партиями, чтобы их сразу можно было пустить в дело.

Состриженную шерсть промывали холодной водой и пропаривали, получая поташ. Не так, чтобы и много, но даже эти полсотни килограмм поташа с каждой тонны сухой шерсти, были делом очень и очень неплохим. Впрочем, здесь поташ еще от соды не отличали и промышленного применения он пока не имел. Никто не знал для чего он нужен. Ну, в отличие от Ивана Васильевича, имевшего очень большие виды на этот ценный продукт.

На этом, впрочем, переработка шерсти не заканчивалась. Ее передавали женщинам окрестных сел и деревень для чесания, мытья и прядения в нити. Да принимали потом по строгим нормам, оценивая толщину сечения нити и ее равномерность, исходя из чего и платили за работу. А дальше заряжали все это в примитивный ткацкий станок… механический, дающий на выходе полотно саржевого плетения аж в метр шириной. Столяры, озадаченные Государем еще в 1541 году, возились с конструкцией почти три года. Общий принцип понятен, но вот реализация…. А как получилось — переделали начисто, да с медными и баббитовыми узлами трения. Ну и запустили в дело. До того-то оно конечно, ткали по старинке, медленно, ручками да только узкие полотнища. А тут — прорыв!