Доктор болен - Энтони Берджесс

«SIC VOS NON VOBIS»[39], — изысканно безглагольный, двусмысленный, хитрый, типичный. Швейцар направился к Эдвину.

— Вы когда-нибудь задумывались о смысле этого? — спросил Эдвин.

— Чего, сэр? Этого, сэр? Нет, сэр. — Достойный старик астматик.

— Может быть, это значит: «Вот вы работаете, однако не на себя». Интересно, кто это — «вы».

— Кого желаете видеть, сэр? — Эдвин знал, старик мерит его своей меркой. Тут, должно быть, полно таких: ходячие вывески ценностей высшего образования, неразговорчивые неряшливые педанты, которым велено не отклоняться от темы. Как заметил Эдвин, вокруг в данный момент никого из них не было: вестибюль согревали сновавшие туда-сюда темнокожие, тонкоголосые и даровитые. Видимо даровитые.

— Мне хотелось бы повидать мистера Часпера.

— Мистера Часпера, сэр. А как мне о вас доложить?

— Доктор Прибой.

— О, ясно, сэр. — Швейцар кивнул и медленно пошел назад. — Очень хорошо, сэр. — Он любезно улыбнулся, возвращаясь в стеклянную будку. — Позвоню только его секретарше, сэр. — В будке он завязал телефонный разговор, кажется дольше необходимого. Эдвин побродил по вестибюлю, поглядывая на последние публикации Совета — дорогие монографии, обзоры новой архитектуры. Определенно могут позволить себе выделить боб-другой.

— Как фамилия? — Патрицианский голос, секретарша блондинка, устрашающе элегантная, — вся в черном, индивидуальный пошив, ноги в рекламных из «Вога» чулках.

— Фамилия, — сказал Эдвин, — Прибой. Доктор Эдвин Прибой.

— О. И зачем вы хотели увидеться с мистером Часпером? — Эдвин приготовил лекцию по идиоматическому употреблению претерита[40]. Она называлась бы так: «Прошедшее время как смертельное оружие».

— Просто хочу повидать его, если это возможно. Я был выпущен из больницы с целью встретиться с ним. Этим объясняется, — объяснил Эдвин, — мой довольно странный наряд.

— О, — сказала секретарша. — Лучше, пожалуй, пройдите сюда. — Что, возможно, означало: «Больше не могу допустить, чтобы меня здесь видели беседующей с вами». Она повела его по коридорам, дойдя, наконец, до дверей, которые хорошо помнил Эдвин. Перед дверью стояла вешалка для шляп с котелком мистера Часпера с круто загнутыми полями. Большеголовый мужчина. — Будьте добры просто здесь обождать, — сказала секретарша, входя в кабинет. Через три минуты к дверям подошел сам Часпер, громкоголосый, с сердечным рукопожатием.

— Прибой, — сказал он, — Прибой, Прибой. Самое поэтическое имя на всем факультете. Заходите, дорогой друг. — Это был симпатичный брюнет, элегантный, подобно своей секретарше; какой-то там тори. Он сел за свой стол, сложил руки, энергично взглянул на Эдвина и молвил с понижающейся интонацией: — Да.

— Я только что из больницы вышел, как видите, — сказал Эдвин. — И хотел перемолвиться с вами словечком по поводу денег.

— Я так понимаю, операция прошла удачно? — сказал Часпер. — Полагаю, мы скоро получим известие. Знаете, наш доктор Чейз позаботится о вашем возвращении. А как, — осведомился Часпер, — миссис Прибой?

— Наверно, хорошо, — сказал Эдвин. — Что мне действительно нужно в данный момент, так это каких-нибудь денег.

— М-м. Ведь вам заплатили, не так ли? — Часпер добродушно нахмурился. — Жалованье за два месяца вперед. Казначей прислал копию ведомости. Это значит, что больше вам жалованья не положено до… дайте сообразить, да, до конца ноября. Довольно долгое время. Думаю, — сладкозвучно продолжал он, — вы обнаружите, что жить здесь довольно дорого. Или ваша жена обнаружит. — И улыбнулся, как бы сообщая: «До чего женщины экстравагантны, не правда ли? Моя тоже, старик. Я-то знаю».

— Ну, — сказал Эдвин, — если честно, проблема вся в том, что жена моя отправилась чуточку отдохнуть и забрала все деньги с собой, а мне нелегко с ней связаться. Вопрос, понимаете ли, в монете-другой, чтобы мне протянуть до ее возвращения.

— Но ведь о вас в больнице заботятся, правда? — сказал Часпер. — Я хочу сказать, не принято нуждаться в лишних деньгах на еду и так далее, лежа в больнице. Люди вам передачи приносят, не правда ли? Это, кстати, напомнило мне, — сказал Часпер, — что я не навестил вас, не так ли? Непременно приду, принесу винограду или еще чего-нибудь. Я так понимаю, вы любите виноград? — И что-то нацарапал в записной книжке.

— Если б я мог занять, — сказал Эдвин, — пару монет на жизнь. Если бы вы могли черкнуть казначею записку. Чтобы высчитали из ноябрьского жалованья. Вот и все. Всего пару монет. Фунтов, — перевел он, чтоб Часпер как следует понял.

— И сигарет принесу, — обещал Часпер. — Рад видеть, что вы выглядите настолько лучше.

— Лучше чего? — спросил Эдвин. — Слушайте, насчет пары монет. Фунтов. Одного фунта…

— О, лучше, чем я ожидал после всей этой возни с замшелым серым веществом. Волосы, думаю, быстро вырастут?

Возникла секретарша.

— К вам профессор Ходжес, мистер Часпер. Пришел чуть раньше назначенного.

— Впустите его, — велел Часпер. — Рад был снова вас видеть, Прибой. Заскочу в часы для посещении. Раньше надо было это сделать, да вы знаете, как мы тут заняты. Привет миссис Прибой.

На стене висела карта. Эдвин глазел на нее, открыв рот.

— Зенобия, — сказал он. — Нет такого места, Зенобия. — Вошел аккуратный мужчина с умными глазами, профессор Ходжес. — Слушайте, — сказал Эдвин, — что это за Зенобия? Кого вы одурачить хотите?

— Не принесете ли досье, миссис Вулленд? — сказал Часпер. Секретарша зашла во внутреннее помещение. Эдвин остался на собственном попечении. — До свиданья, Прибой, — сказал Часпер. — Постарайтесь как следует отдохнуть.

Теперь у дверей в кабинет Часпера не было шляпы не только Часпера, но также и профессора Ходжеса. Профессорская шляпа была очень мала. Шляпа Часпера чуточку велика. Держалась у Эдвина на ушах. На ленте значилось имя авторитетного шляпника. Ее можно вернуть, обменять. Это следующая задача. Заложить? Не много получишь. Эдвин вошел в читалку. Хмурые индусы читали «Панч» и «Нью стейтсмен». Тут уж никакой «Жестокой красоты». Эдвин завернул котелок Часпера в номер «Таймс». На каминной полке лежал довольно симпатичный том о карибских птицах. Можно получить за него кое-что, хотя на рубашку, наверно, не хватит.

— Простите, — вдруг сказал негр. — Эта книга моя.