Священный огонь - Брюс Стерлинг

Миа очнулась только в январе. Она очень ослабела, чувствовала себя уставшей. Волос на голове и теле не было. Кожа вздулась и покрылась красными пятнами, как от кори. Ей надели на пальцы холодные тяжелые кольца, голову сдавливало что-то невыносимо тесное, но врачи попросили ее ничего не трогать. Первые два дня она то и дело сжимала кулаки, поднимала к свету руки, неторопливо и с удовольствием поглаживала ими лицо, а иногда облизывала пальцы и эти холодные гладкие кольца.

Она съела поданные ей грибы, потому что врачи и сестры жаловались, когда она отказывалась есть.

Она утратила навыки чтения.

На третий день она проснулась с отчетливым новым ощущением смысла и ясности окружающего мира и обнаружила, что мелкие косые каракули опять превратились в буквы и слова. Она открыла свой ноутбук и с полным изумлением посмотрела на экран. Там мелькали обрывки какой-то невообразимой канцелярщины и экономической ерунды. Она весь день хохотала, дрыгала ногами, глядя на экран и расчесывая зудящие швы на голове.

Потом она поднялась с постели и принялась бродить по больничной палате. Поставила в клетку плошку с водой и тарелку с овощной смесью, но крыса почти все время спала. Просто лежала не двигаясь — розовая, с чуть отросшей шерсткой. Медсестра спросила ее, придумала ли она крысе какое-нибудь имя, но она не могла придумать ничего подходящего, и грызун остался безымянным.

Вечером позвонила ее дочь из Джакарты, но ей ни с кем не хотелось разговаривать. Она попросила медсестер передать, что отлично себя чувствует. За весь вечер Миа не проронила ни слова и ничего особенного не делала. Она начала понимать, что палата буквально нашпигована постоянно наблюдающими за ней устройствами. Некоторые из них работали так умно и тонко, что оставались практически незаметными.

На четвертый день ей дали другую, твердую, пищу, которую можно было жевать, и чуть-чуть очень вкусных сладостей. Она попросила добавки и обиженно поджала губы, когда ей отказали. Затем на нее надели очень симпатичные синие шерстяные брюки, отстроченные и с отворотами, и провели в комнату, которую здесь называли детской, хотя никаких детей в ней не было. Комнату предоставили в ее полное распоряжение, и она ей очень понравилась. Наполненная ярким светом, как в летний солнечный день. Тут же стояли тренажеры и другие приборы, на которых можно было потренироваться. Она так и делала — поднималась, поворачивалась и чуть ли не кувыркалась на мягком полу до тех пор, пока ее брюки слегка не испачкались. Тогда она оставила тренажеры и отряхнула брюки.

Она вернулась к себе в палату и посмотрела информационные программы по ноутбуку. Долго и оживленно болтала в чате с доктором Розенфельдом об американской политике в 2030-х годах. Ее очень интересовали политические события в период мирового кризиса тридцатых годов, и когда она подумала о случившемся после того, то сильно была взволнована. Она долго рассуждала на свою излюбленную тему — о глупости политики и политиков тех лет — и просто кипела от негодования. Доктор Розенфельд сказал, что ее операция прошла очень успешно. Он тоже спросил, назвала ли она как-нибудь грызуна.

Она не могла понять, почему их так беспокоит эта тема. Крыса ей не слишком нравилась.

На пятый день ее познакомили с другой пациенткой, также прошедшей через NTDCD. Ее звали Жюльетт Рамачандран. Она увидела очень милую молодую женщину, которой на самом деле исполнилось сто тринадцать лет. До операции Жюльетт была слепой из-за катаракты и ее повсюду сопровождал постсобачий пес-поводырь, умевший хорошо говорить. Миссис Рамачандран много лет работала в службе социальной помощи и держалась подчеркнуто любезно. Она, Жюльетт и пес прекрасно провели время, долго беседовали о лечении и других вещах.

У собаки вновь выросла шерсть, тогда как Жюльетт украсила голову шелковым тюрбаном. Пес болтал без умолку, но Жюльетт сказала, что эта фаза скоро завершится.

Она повторяла слова: «Миа Зиеманн». Отчего-то они ее смешили.

— Вы знаете, что вас зовут Миа Зиеманн?

Она поняла, что Жюльетт чрезмерно возбудилась.

— Ладно, оставим это: Миазиеманн, Миазиеманн, — не будем сыпать соль на раны.

Жизнь Жюльетт не стала легче, когда к ней вернулось зрение. Она откровенно поведала о возникших у нее проблемах и заметила, что до сих пор волнуется, когда четко видит предметы.

Вести себя Жюльетт следовало более тактично и приветливо. Миа решила, что ей будет очень трудно откликнуться, если кто-нибудь обратится к ней по имени.

На шестой день она начала отзываться на свое имя, и медперсонал стал относиться к ней не только лучше, но более чем хорошо. Когда ее спросили, дала ли она имя крысе, она сказала:

— Фред.

Ей возразили, заявив, что это мужское имя, но она пояснила, что Фред — сокращенно от «Фредерика». Она вынула крысу из клетки, посадила ее себе на колени и убедилась, что та съела овощную смесь. Такое поведение очень порадовало врачей.

Крыса была отвратительным крохотным существом с черными бусинами глаз и сморщенными, постоянно движущимися челюстями. Впрочем, у нее начал отрастать густой коричневатый мех. Однажды крыса ненадолго потеряла сознание, но она предпочла об этом умолчать. Врачей это могло только расстроить.

На седьмой день она поняла, что когда-то действительно была женщиной, которую звали Миа Зиеманн, и с ней, очевидно, произошло что-то серьезное. Однако она вовсе не ощущала слабости. Напротив, ее самочувствие было просто пугающе великолепным, и она радовалась возможности стать кем угодно. Когда она всерьез задумалась о том, что некогда была Миа Зиеманн, во рту почувствовала вкус крови, словно прикусила язык. Ей вдруг стало страшно, когда она предположила, что Миа Зиеманн спряталась в уборной и ждет наступления темноты. А потом эта Миа Зиеманн выйдет, точно призрак, будет бродить по палатам.

Днем она примерила кое-что из одежды Миа Зиеманн и отправилась на прогулку. Она долго гуляла, успела пять или шесть раз обойти территорию клиники. Одежда Миа была хорошего качества, но, к сожалению, ей не подходила. Она стала не только стройнее, но и сантиметров на пять выше. Теперь ее походка была совершенно свободной и легкой, но как-то странно вихлялись бедра. Во время прогулки она увидела рядом с клиникой нескольких очень больных людей. И поняла, как ей повезло.

Вечером она приняла участие в форуме группы поддержки NTDCD. Ей было очень лестно, что столь блестящие люди оценили ее интеллект. Она поняла, что должна внести свой вклад и что-нибудь написать о своем медицинском опыте, но ее пальцы давно не прикасались к компьютерным клавишам и плохо слушались.

Она всегда очень вежливо и терпеливо разговаривала с людьми из службы социальной помощи, когда они проводили тестирование, даже если сами вопросы казались ей неприятными. Имелись и другие тесты, по сути являвшиеся заданиями: решение шахматных комбинаций, кроссворды, сборка конструкторов. Тесты на слова были довольно сложными, но когда пришла пора собирать конструкторы, ее темпы ускорились. По-видимому, ее способности к геометрическому моделированию усовершенствовались на пятнадцать процентов. В основном этот результат зависел от скорости выполнения заданий, но, похоже, речь шла и о настоящих нейронных изменениях. Когда она перелистала свои медицинские прогнозы, то начала еще сильнее гордиться этими достижениями. Миа твердо решила, что станет теперь меньше говорить, а больше наблюдать. Включать свои познавательные способности. Может быть, она сама нарисует несколько картин, или сделает снимки, или займется лепкой из глины, или создаст нечто виртуальное. У нее появилось множество сказочных возможностей.