Стертые буквы - Елена Первушина

Действительно, юная пара выглядит донельзя романтично.

Ксанта смотрит на них и, отбивая ритм острым носком башмачка, бормочет под нос:

Убегай с берегов золотых,

Покидай королевство сосновых иголок!

Рвется с привязи, пляшет ладья,

Что тебя на загривке волны унесет.

Брось казну и друзей,

Час прощанья пусть будет недолог,

И будь проклято все,

Будь потеряно все!

Ночью в небо гляди,

Встреть рассвет на земле незнакомой.

Не останешься сам,

И другим не дано удержать.

Поднимись на вершину холма.

Заложи основанье для дома

И построй себе жизнь,

Чтобы было откуда бежать.

Ксанта, Жрица Тишины, никогда и никому не признается, что иногда пишет стихи словами, а не делами…

Как две половинки ножниц, которыми Господь кроит мир…

Г. К. Честертон

Она искала следы крови на земле и на камнях, но все было чисто. Только поблескивал крупинками слюды песок, да сверкало в створе ворот лежащее внизу, под обрывом, равнодушно впитывающее в себя солнечные лучи, огромное озеро.

Ксанта опустила веки и скосила украдкой глаза на Андрета. Разумеется, он смотрел не на землю, не на ворота, а как раз на нее, надеялся, что она заметит нечто, ускользнувшее от его взгляда.

«Придурок, — подумала она нежно, чувствуя, как любовь переполняет ее сердце. — Быть таким умным и настолько не верить в себя!»

— Так значит, здесь его видели в последний раз?

— Вероятно, да.

— Ты не уверен?

— Девушка стояла вон на том крыльце, — Андрет обернулся и указал на домик в паре сотен шагов вверх по склону. — Была ночь, так что это мог быть и не он. Или она все-таки не разобрала, по какой дороге он пошел. Но маловероятно.

Ксанта почесала бровь. Действительно, маловероятно. Широкая торная Дорога Процессий пронзала все четверо ворот: Красные и Желтые — выше по склону, Синие и Фиолетовые — ниже. Еще двое ворот: Золотые и Серебряные — виднелись в самом низу, у воды. Даже ночью белый песок дороги должен быть ясно виден, особенно на фоне густой травы. А вот маленький изгиб, ведущий к стоящим на отшибе у обрыва Зеленым воротам, как раз и скрывала трава. Так что спутать, куда повернул пропавший парень, свидетельница никак не могла.

Ксанта подошла к воротам. Внимательно осмотрела— нет ли каких царапин, насечек, зарубок, даже обнюхала от избытка усердия. Ничего. Старое дерево пахло гнилью, и наверняка было насквозь изъедено грибком, а краска давно потрескалась от солнца и облупилась, но никаких доказательств того, что к воротам недавно прикасалась человеческая рука, ей найти не удалось. Ксанта снова глянула на Дорогу Процессий. Тамошние ворота выглядели поприличней — их явно регулярно подкрашивали и подновляли. За Зелеными воротами тропинка круто поворачивала и снова выводила на главную дорогу. Еще одна крохотная тропка, укрепленная парой кустов да травяными кочками, спускалась по обрыву к самой воде. Довольно крутая, но даже если свалишься с нее, сломать шею будет затруднительно — катиться придется по глине и мягкому песку. И, разумеется, никаких следов на тропинке. Были бы следы, Андрет не позвал бы ее сюда.

Больше искать было нечего. Ксанта вернулась к воротам, села на один из камней, окружающих столб, и демонстративно развела руками. Андрет сердито сплюнул, растер плевок сапогом, отвернулся и по старой привычке засунул руки в карманы, сразу ссутулившись, как спящая на болоте цапля. Ксанта даже ойкнула тихонько: настолько знакомым было это движение — словно ключ от двери в прошлую жизнь.

— Закрой глаза, — попросила она.

— Зачем? — изумился Андрет.

Опять все забыл! Ксанта только покачала головой и сама, закрыв глаза, повернулась к солнцу так, чтобы Лучи, проходя сквозь сомкнутые веки, окрасились в алый цвет крови. Она чувствовала себя такой же беспомощной, как и Андрет, только ее это совсем не тяготило. Беспомощность и пустота — знаки начала, ведь для того, чтобы в голове уместились новые люди и события, надо хотя бы немножко распихать по углам старые. Ксанта вообразила себя сидящей в маленьком красном яичке. Сейчас она откроет глаза, скорлупа треснет, и начнется новая жизнь.

— У тебя есть какие-нибудь соображения? — спросила она Андрета. Тот покачал головой.

— Может быть, ночью здесь что-то меняется, — начал он неуверенно. — Не зря же эти ворота бросили… и так давно… Может быть, когда парень шел здесь, что-то ожило… Нет. Я не представляю, что и как могло быть.

— Я тоже ничего не понимаю, — с улыбкой подтвердила Ксанта. — И даже скажу, какие две вещи представляются мне самыми непонятными. Как и тебе — эти ворота и тот парень. Отсюда и начнем плясать.

Парень пропал десять дней назад. Андрет его не знал, видел мельком, когда тот приходил к Кэми чинить водовод из колодца на кухню. Вот как раз Кэми, жена Андрета, знала пропавшего довольно хорошо, а еще лучше — его мать Элару. Это все ключевые знакомства — вещь для Андрета совершенно недоступная и малопонятная.

Самая вкусная вода в округе была из ключа, который открыли на маленькой площади неподалеку от дома старосты. Во дворах у всех были колодцы, но в городке у женщин считалось хорошим тоном пить именно эту воду (особо терпеливые ею еще и умывались и уверяли, что она чудно смягчает кожу и защищает от веснушек). Терпения на самом деле требовалось не так уж много, ходить к ключу скорее было удовольствием и развлечением. Вода сочилась по капле, у ключа само собой собиралось общество, и пока наполнялся кувшин, его хозяйка успевала перемыть косточки всем ближним и дальним. Девушек здесь не приветствовали — у них был свой девичий ключ у самой реки, зато женщины почтенные и замужние, отводили душу, обсуждая причуды своих мужей и нравы чужих дочерей и сыновей.

Андрет не сомневался, что Кэми в свое время с пристрастием допросили на его счет, а также, что он никогда не узнает, каков был вынесенный вердикт. Примерно лет за двадцать до того у ключа наверняка обсуждали Элару и ее охальника. Охальник был приказчиком у господина Келада, и потом рассказывали, что после того, как Элара стала шире повязывать пояс, а господин Келад с позором выгнал проштрафившегося подручного, тот пытался увести Элару, но она сама не согласилась. И правильно, между прочим, сделала. Парень был мало того что зубоскал и известный подлипала, так еще и нечист на руку. А с такими известно, как все оборачивается. Как в песне. И тут почтенные матроны обычно вразнобой, но с чувством затягивали:

Умчались с ним в страну чужую,

А через год он изменил,