Разведка. «Иван» наоборот: взаимодействие спецслужб Москвы и Лондона в 1942—1944 гг. - Сергей Брилёв

Уже в 1941 г. иностранцы в Мурманске познакомились с еще одной особенностью сталинской экономики, почему-то считавшейся «социалистической». Например, с 21 по 31 декабря 1941 г. на Кольском полуострове разгружался советский пароход «Декабрист» с грузами от союзников. Десять дней разгружался![212] А за навигацию 1942 г. в порту было повреждено и утоплено 207 мест груза: от алюминия и бронзы до подарков бойцам Красной армии[213].

Откуда такая нерасторопность и неэффективность? Побывавший в Мурманске будущий вице-адмирал ВМС США Олсен ужаснулся «использованием рабского труда»[214]. Американский адмирал одновременно и ошибался, и, к сожалению, не ошибался.

С одной стороны, всем прекрасно известно: весь СССР работал на фронт, на Победу – невзирая на должности и звания. Когда в июне 1942 г. Молотовск принял два судна каравана PQ-16, то тридцать семь железнодорожных вагонов с экспортным насыпным грузом разгрузили работники аппарата порта, включая командный и политсостав[215]. В марте 1943 г. к разгрузке подключались даже архангельские лоцманы во главе с командиром Мартыновым[216]. Такие порыв и мобилизация – одна из основ Победы в войне с мощнейшим врагом.

С другой стороны, всё-таки не весь труд был добровольным. Например, всё та же таможенница Юлия Петрова рассказывала, что от места ее проживания до порта путь лежал мимо зоны для заключённых. И портовики предупреждали девчат: услышав выстрел, им следует тут же ложиться на землю, так как выстрел означал «побег». Бывало и такое…[217]

Однако взорам союзников могли предстать тогда не только заключённые. После массовой мобилизации на фронт молодых портовиков (в одном лишь Молотовске за годы войны в армию было призвано 40 % довоенного населения города[218]) Наркомат обороны СССР провёл в северных и центральных областях России еще одну мобилизацию – в так называемые «рабочие колонны», куда набирали мужчин в возрасте 40–50 лет, не годных к строевой службе[219]. У этих мужиков был 12-часовой рабочий день, и держали их на казарменном положении и весьма скудном пайке[220]. Скорее всего, американский адмирал видел именно их – людей, изначально не имевших никакой квалификации для работы в портах: многие прибыли из глубинных районов страны и прежде и моря-то не видели. Что удивляться тому, что работа у них не очень спорилась?! Удивительно, что (со всеми изъятиями) такая работа вообще была налажена в столь короткие сроки!

Современные северодвинские исследователи отмечают: «Помимо вынужденной необходимости такого режима портовых работ […] политорганы постоянно подчеркивали также важность политической стороны этого вопроса»[221]. Так, заместитель начальника политотдела Архморпорта Зыкин писал в июне 1942 г. секретарю Архангельского обкома партии Буданову: «Четкая работа порта, кроме того, будет показывать нашим союзникам мощь социалистической страны»[222]. Но реакцию союзников мы уже видели…

Соответственно, в Управлении НКВД по Архангельской области отмечали, что всё это привлекало внимание иностранных моряков с фотоаппаратами[223]. В их объективы как раз и попадал тот самый «трагический вид»: женщины, старики и дети, стоящие в очередях за хлебом, а также заключённые или измученные и не очень-то умелые мужики из «рабочих колонн»…

Таможня получила приказ: запретить иностранным морякам пользоваться на советской территории фотоаппаратами и даже биноклями[224].

Но с бортов-то всё равно фотографировали!

При этом в первом же обзоре архангелогородских чекистов от 12 ноября 1941 г. происходившее было интерпретировано как нечто большее, чем просто фотографирование. Управление НКВД обращало внимание обкома ВКП (б) на то, что наряду с «примерами искренней симпатии к СССР» «круг лиц из англичан, подозреваемых в разведдеятельности (курсив мой. – Авт.), несомненно, расширяется»[225].

Но действительно ли со стороны британцев был шпионаж?

После нападения Гитлера на СССР в Лондоне было принято решение о том, чтобы перестать пытаться вскрыть советские радиокоды: мол, теперь мы – союзники.

Однако выполнялось ли это решение? Выдающийся американский исследователь Второй мировой войны Брэдли Ф. Смит ещё до рассекречивания лондонских папок по сотрудничеству SOE и НКВД написал книгу «Делясь секретами со Сталиным». Основываясь на открытых данных, Смит заметил, что британцы не сообщили советским властям об установленной в Полярном аппаратуре слежения за немецким радиоэфиром[226]. Впрочем, в данном случае шпионили всё-таки за врагом. Но ещё на вполне конкретных примерах Смит рассказал, что офицеры британского Королевского флота занимались сбором информации не только о враге, но и о Советском Союзе. И такая работа велась повсюду – и в Заполярье, и на Чёрном море[227].

До холодной войны было ещё далеко. Что же тем не менее заставляло Лондон давать такие приказы своим офицерам? Дело было в том, что в 1941 г. в той же SOE сомневались в способностях Советов удержать фронт и выведывали закрытые сведения в том числе на предмет разработки плана по уничтожению советской инфраструктуры (например, нефтяных месторождений), чтобы этим не завладел Гитлер. Стоит, впрочем, заметить, что для Москвы такие британские приготовления не были секретом, а благодаря героическому сопротивлению Красной армии ничего подобного не потребовалось.