Разведка. «Иван» наоборот: взаимодействие спецслужб Москвы и Лондона в 1942—1944 гг. - Сергей Брилёв

Возникали, однако, и искренние чувства. Которые, правда, дорогого стоили. Штурман Жуков вспоминал: «Ожил и забурлил интерклуб на Поморской. Молоденькие активистки клуба пользовались успехом у союзников, некоторые даже повыходили замуж, что, однако, их впоследствии так и не спасло от сибирских лагерей»[269]. За связи с иностранцами действительно последовали аресты. По статье 58 проходили шесть или семь девчат из Молотовска. Из Архангельска – не меньше ста[270].

И в той же книге О. Голубцовой приводится такая цитата: «За мной ухаживает поляк. Он наполнил мой флакон не очень хорошим одеколоном, но и такой сейчас редкость. Принёс кусок мыла туалетного», – писала матери одна секретарша из Мурманска. Проституция? Скорее – практическое отношение к жизни…[271]

Как видим, картина получалась довольно пестрая. Между тем летом 1942 г. на берег Архангельска сошли моряки разгромленного конвоя PQ-17: того самого, в котором из 35 судов и кораблей до СССР дошло только 11[272]. Не приходится удивляться тому, что выжившие молодые парни теперь хотели получить от жизни всё.

Почитаем документ Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) от августа 1942 г.:

«Удалось выяснить некоторые настроения англичан и американцев, находящихся в Архангельске. Недоумение и даже озлобление, особенно среди американцев, вызывает существующее, как они говорят, неравенство в Советском Союзе. Основанием для самых оживленных разговоров на эту тему, буквально на каждом углу, является запрещение пользоваться рестораном в гостинице “Интурист” рядовому составу команд английских и американских пароходов.

Для понимания такой страстности обсуждения этого вопроса нужно иметь в виду тот факт, что на американских торговых судах профсоюз моряков добился полного равенства в питании рядового состава с командным. Но не меньшее озлобление вызывает этот факт и у англичан. Три английских моряка в коридоре гостиницы “Интурист” заявили: “В Англии нам рассказывали, что здесь все равны. Все врут – у них нет никакой демократии. Больше сюда не поедем, и никто больше не поедет. Мы рисковали жизнью, как же нас здесь встретили. В моей стране я привык есть хорошо” […]

Вызывают недоумение американцев и англичан цены. За 5 долларов 67 центов они получают официально 30 рублей. За 30 рублей они могут только прилично пообедать в ресторане, в то время как в Америке они за 60 центов получают хороший обед. Чтобы получить больше советских денег на водку, ресторан, кино и т. д., моряки ведут бойкую торговлю сигаретами, шоколадом и другими вещами. Главный покупатель – дети. На каждом углу центральных улиц города можно встретить иностранцев, окруженных подростками. […] Красноармейские звездочки, портреты Ленина и Сталина являются чуть ли не главным предметом спекуляции у архангельских ребят»[273].

Занятно, как о том же самом, но эзоповым языком, поведал корреспондент-англичанин газеты «Британский союзник»: «У нас здесь скоро завелось много друзей, особенно среди детей».

Одним из следствий всего этого стало ужесточение советскими властями, в числе прочего, визового режима (и отказ выпускать на берег тех, кто прибыл вообще без виз).

Удивительно, но от виз Москва и Лондон не отказались даже на пике войны. Это какой-то вечный бич российско-британских отношений. Готовя эту главу, мы с изумлением выяснили: даже до революции подданные Российской империи в нынешний «Шенген» ездили, в целом, свободно, но, собираясь посетить Туманный Альбион, они должны были сначала испросить разрешение консулов Их Британских Величеств. И, конечно, после революции всё это было помножено на новые «коэффициенты» взаимных подозрений.

Из воспоминаний Р. Киндерсли: «Советское правительство […] считало, что не было необходимости увеличивать количество британского личного состава на советской земле до числа большего, чем количество советского контингента в Британии. Когда было сделано заявление, что эти подразделения выполняли различные функции, оно не было с готовностью принято советской стороной; и только осенью 1943 года советское правительство согласилось оформить визы новой партии британских офицеров и солдат. Одним из них был я»[274].

Дошло до того, что вопрос о визах обсуждался на самом верху. 1 октября 1943 г. Черчилль писал Сталину: «Получил Вашу просьбу о возобновлении конвоев. […] Если мы возобновим конвои, нам придется увеличить наш персонал в Северной России, численность которого с марта этого года была сокращена. Нынешняя численность военно-морского персонала ниже той, которая необходима для наших настоящих требований вследствие того, что приходится отправлять на родину людей, не присылая им замены. […] Поэтому я должен просить Вас согласиться на немедленную выдачу виз дополнительному персоналу. […] Мы также хотели послать небольшой медицинский персонал в Архангельск, на что Ваши власти согласились. Но этому персоналу не были выданы необходимые визы. Прошу Вас помнить о том, что у нас может быть много несчастных случаев»[275]. На это 13 октября 1943 г. Сталин отвечал: «Я не вижу необходимости в увеличении количества британских военнослужащих на Севере СССР, так как подавляющая часть находящихся там британских военнослужащих не используется надлежащим образом и уже в течение многих месяцев обречена на праздность. […] Имеются также, к сожалению, факты недопустимого поведения отдельных британских военнослужащих, пытающихся в ряде случаев путем подкупа завербовать некоторых советских граждан в разведывательных целях. Подобные оскорбительные для советских граждан явления, естественно, порождают инциденты, приводящие к нежелательным осложнениям»[276].

До этого визовые ограничения коснулись не только моряков в Заполярье. Джордж Хилл ужесточение визового режима вообще называет «сладкой» привычкой советских властей[277], а, касаясь деятельности SOE, пишет о задержках с въездной визой майора Чарльза Милнс-Гаскелла и выездной визой для самого себя[278].