Интернет животных - Александр Пшера

Второй – это так называемый интернет вещей. Он заставил заговорить самые обычные бытовые предметы. В этом втором интернете предметы оснащены электронными элементами, которые делают их «умными». Второй интернет изменил наш быт. Во-первых, возможностью следить за объектами в движении (это, например, посылки или товары). Но еще больше – проникновением в предметный мир электронных структур, которые способны воспринимать окружение и «вести себя» соответственно. Тем самым обычные предметы утратили свою безжизненную и ограниченную материальность, они стали «умными» говорящими партнерами человека. Как, например, беговые ботинки с чипом, которые сообщают, сколько километров и с какой скоростью мы преодолели, сколько калорий при этом сожгли. Или как футболка, которая сигнализирует, что мы потеем сегодня сильнее, чем надо бы.

Возникает, правда, вопрос: а присуща ли количественным измерениям своего Я и окружающего мира, помимо технических возможностей, еще и норма культурной необходимости? Проще говоря, зачем нам все это нужно? Почему предметы должны учиться думать и говорить – не лучше бы человеку просто иметь все эти предметы под рукой для пользования, для красоты? Техническое оснащение предмета похоже на субъективизацию оного. И тут возникает опасность ограничения человеческой свободы. Велик риск, превратившись в рабов техники, попросту лишиться частной жизни. Так бы и произошло, если бы предметы нам диктовали, как поступить, если бы они своими данными влияли на наши независимые поступки, диктовали бы нам решения.

Черный дрозд с передатчиком

Стрекоза с передатчиком

Мартин Викельски, в руках – летучая собака

Данаида монарх с передатчиком

Приложение Animaltracker

Летучие собаки

Однако проблему человека и машины в эпоху интернета вещей можно оценить и совершенно по-иному. Техника обладает достаточным потенциалом, чтобы освободить нас от диктатуры предметов, которой мы фактически подчинились. Процесс индустриализации показал, что человек может стать рабом машины, когда он ей повинуется, – как Чарли Чаплин в «Новых временах» (Modern Times, 1936). Если мы не хотим, чтобы права человека попирались машинами, мы должны заставить машины и бытовые предметы понять, чего мы от них хотим. Мы должны возвысить их до уровня владения нашим языком. При помощи технологий мы должны заставить их понимать наш язык – и отвечать нам. Глупая машина – тиран пострашнее, чем умная. Умную машину можно запрограммировать и приспособить к требованиям жизни. Наверное, пройдет какое-то время, прежде чем мы сочтем нужным получать через смартфон сообщение от холодильника о том, что кончилось молоко и надо по пути домой заскочить в магазин. И всегда найдутся люди, готовые отказаться от кофе с молоком ради того, чтобы техника не диктовала им список покупок. Но холодильник, которому мы объясним, о чем, когда и с какой частотой ему следует нас оповещать, уж точно не такой тиран, как холодильник, который молчит и однажды молча испустит дух. А произойдет это именно тогда, когда он нам больше всего нужен, что и доказывает нашу зависимость от техники, то есть – нашу несвободу; мы всегда воспринимаем это болезненно. Итак, интернет вещей создает не структуру порабощения, а структуру автономии – при условии, конечно, что мы стараемся добиться своего.

За интернетом вещей следует интернет в третьем поколении. Это интернет животных, а в более широком смысле – интернет природы. Животным он дает голос. Интернет людей изменил общество, интернет вещей изменил быт, а интернет животных изменяет основной аспект – наше представление о природе. Новый образ природы не идеализирован, а реалистичен. Он наглядно демонстрирует нам интерактивную связь между животными и проблемной окружающей средой, в которой мы существуем. При этом интернет животных формулирует три новых составляющих «животного права», способных революционным образом изменить отношения с человеком. Они гласят:

Первое. Каждое животное (каждый индивидуум) имеет право на сохранение идентичности.

Второе. Каждое животное (каждый индивидуум) имеет право на то, чтобы человек его знал и охранял.

Третье. Каждое животное (каждый индивидуум) имеет право на поиски оптимальных для себя условий в своем жизненном окружении.

Даже по этим трем требованиям видно, что интернет животных не антропоцентричен, ибо человек не находится в центре его структуры. Речь здесь не идет об изменении интернета людей таким образом, чтобы включить в него и животных. Нет, субъектами интернета животных являются сами животные, причем не как виды, а как индивидуумы. Когда интернет животных накопит репрезентативное количество данных о животных, природа уже не будет такой, какой мы себе ее представляем, какую мы себе желаем, какую понимаем и какую получили по наследству. Мы увидим ее такой, какая она есть в момент наблюдения, а еще мы увидим, как отдельные животные переживают ситуацию, за которую мы несем ответственность. Интернет животных радикально субъективен и радикально объективен одновременно. С одной стороны, он объективирует нашу картину природы и создает новую основу для научных и экологических дискуссий, накапливая необработанные данные, из которых сложится новое знание. С другой стороны, он превратит животных, коих мы привыкли рассматривать как объекты, в субъектов с собственной биографией и судьбой. Из интернета животных возникают не права одного вида или рода, а индивидуальные права субъекта.

Интернет животных в этом смысле напоминает об отношениях человека и животного в XIX столетии, об их интенсивных связях и о «золотом веке» полезных животных. Что именно означает следующая фраза: «Каждое животное имеет право на сохранение идентичности»? Только то, что между животным и человеком складывается диалог, обосновывающий данную идентичность. А еще означает, что человек вообще окажется в состоянии признать идентичность дикого зверя. Полезные животные «идентифицируются» за счет той пользы, какую приносят человеку, а требующие охраны виды – нет. Именно признание личности составляет различие между человеческой этикой и этикой животных. Конечно, животное и без чипа имеет личность, обладает биографией. Но оно не может выразить это словами, не может сообщить об этом человеку. Животное обретает идентичность только тогда, когда человек готов это признать. Это касается, кстати, и домашних животных. Мы готовы наделить собак и кошек судьбой, потому что они обитают в нашем социальном пространстве, составляют часть нашей социальной структуры. А вот дикие звери живут вне этой социальной зоны, а потому в наших глазах обладают идентичностью не персональной, а в лучшем случае присущей виду. Интернет животных призван это изменить, то есть заложить фундамент новой этики животного мира. Объединение в Сети с миром людей дает животному возможность рассказать человеку о своей биографии и сообщить о своей идентичности. Информационный поток устанавливает таким образом его право на существование.