Сотрудник гестапо - Генрих Гофман

— Во, во, — поддержал его Конарев. — Когда мы с Алексом в Красном Сулине большевиков и чекистов брали и евреев там всяких вылавливали…

— Чего ты мелешь? — взревел Потемкин.

Конарев оторопело вытаращил белесые бесцветные глаза.

— А чего? Говорю, что друг другу мы тогда помогали. И теперь тоже заодно работаем.

— Говори, да не заговаривайся. Ишь как с одного стакана тебя развезло!

Потемкин протянул руку, забрал у Конарева уже наполненный стакан самогона и, обращаясь к Дубровскому, предложил:

— Давай, Леонид, выпьем с тобой, стаканов-то всего два, а Конарев потом нас догонит. А то как-то неловко. Мы уже тяпнули, а ты еще трезвый.

— Ну что ж. Пить так пить. И за знакомство, и за дружбу, и за здоровье.

Крепкая вонючая жидкость обожгла горло, но Леонид, не останавливаясь, выпил до дна.

— На-на вот, сальцем закуси. Свежее, — сказал Потемкин. Он проколол острием ножа розовый кусочек сала, протянул его Дубровскому.

— Спасибо.

Леонид одной рукой взял сало, другой приподнял бутылку, налил самогон в свой стакан и протянул его Конареву.

— Теперь догоняйте.

Тот молча кивнул, искоса посмотрел на Потемкина, залпом осушил стакан.

— Ничего, пьет и не поморщится, — проговорил Потемкин примирительно. — И парень хороший, только хвастаться любит.

Слово «парень» удивило Дубровского. На вид Конареву было лет сорок, он выглядел старше Потемкина по меньшей мере на десять лет. Поэтому он спросил, обращаясь к Конареву:

— А какого вы года?

— Девятьсот пятого.

— Ого! Уже тридцать восемь.

— А вам?

— Мне двадцать два, — ответил Дубровский.

— Молод еще. Держись за нас крепко, с нами не пропадешь, — посоветовал Потемкин.

— Правильно Алекс говорит. За нами — как за горами, — поддержал его Конарев.

— А как это понимать — «держись за нас»?

— Очень просто. Ежели что — спроси, посоветуйся. И главное, немцам ни слова про наши разговоры, про наши дела.

Дубровский понял, что Потемкин намекает на самогон и сало, которые Конарев раздобыл у женщины, пообещав помочь ее мужу. И вместе с тем он уловил чуть заметную ироническую нотку, прозвучавшую в намеке на доверительные беседы, о которых не следовало бы знать немцам.

— Хорошо! Так я и буду поступать, — пообещал он. — Одному всегда плохо на белом свете, а в это тревожное время тем более… А теперь расскажите мне, где найти фельдфебеля Монцарта, пойду к нему за пистолетом.

— Опять заладил одно и то же. Подождет тебя твой пистолет, никуда не денется. Давай еще выпьем — и пойдешь, — настоятельно потребовал Потемкин.

Но выпить больше не удалось. В комнату забежал солдат и передал, что Дубровского требует к себе Рунцхаймер.

— Ну, раз Дылда зовет- беги. Он ждать не любит, — посоветовал Алекс. — А мы с Конаревым без тебя ее прикончим.

— Кого — «ее»? — не понял Дубровский. Он вспомнил забитого насмерть человека, о котором говорил Рунцхаймер.

— Самогонку прикончим! — рассмеялся Потемкин.

Дубровский махнул рукой и вышел из комнаты. Рунцхаймер уже поджидал его на улице.

— Вы звали меня, господин фельдполицайсекретарь? — вытянулся перед ним Дубровский.

— Да! Вы нужны мне. Пойдете со мной в русскую вспомогательную полицию. Будете переводить мой разговор с начальником полиции. И кстати, познакомитесь с ним. Впредь вам придется там бывать по моим поручениям. Следуйте за мной.

Рунцхаймер повернулся спиной к Дубровскому и зашагал крупным, размеренным шагом. В двух шагах позади него следовал Леонид Дубровский.

Они миновали узкий проулок, пересекли магистральную улицу, по которой то и дело с ревом проносились огромные грузовики, спустились в направлении центральной площади и остановились около желтого двухэтажного дома.

Это здесь! — отрывисто проговорил Рунцхаймер.

Дубровский еще издали заприметил маячившего возле подъезда полицейского и догадался, что в этом здании располагается русская вспомогательная полиция.

Полицейский с белой повязкой на рукаве замер в недвижной позе, пропуская мимо себя начальство.

По деревянной скрипучей лестнице Рунцхаймер поднялся на второй этаж, громыхая коваными сапогами, прошел по коридору и, не останавливаясь толкнул ребром ладони дверь в кабинет начальника полиции. Леонид Дубровский не отставал от него ни на шаг.

Навстречу из-за письменного стола поднялся пожилой лысеющий мужчина. Рунцхаймер небрежно приподнял руку, пробурчал вполголоса: «Хайль!» — и подошел вплотную к начальнику полиции. Тот неуклюже попятился в сторону, уступая кресло своему шефу.

Рунцхаймер молча опустился в кресло, снял и положил на стол фуражку и, только бросив в нее кожаные перчатку проговорил, кивая на Дубровского:

— Это есть мой новый переводчик… господин Дубровский. А это есть господин Козлов. — Он сделал жест в сторону начальника полиции.

Оба вежливо поклонились друг другу. Дубровский не решился первым подойти и протянуть руку начальнику полиции. А тот, зная заносчивость своих новых хозяев и полагая, что переводчик может быть и немцем, тоже не захотел подавать руку первым.

Рунцхаймер, переходя на немецкий язык, так как запас его русских слов почти иссяк, продолжая:

— Господин Дубровский, спросите у господина Козлова, обнаружил ли он людей, которые подожгли маслозавод?

Леонид перевел Козлову вопрос Рунцхаймера.

Маленькие глазки начальника полиции забегали по сторонам. Склонившись в услужливой позе, он смотрел то на Рунцхаймера, то на Дубровского.

— Извольте заметить, что по этому делу мы уже арестовали одиннадцать человек, но пока никаких результатов. Все задержанные действительно не имеют никакого отношения к пожару на маслозаводе…

— А если не имеют отношения, тогда какого черта вы их арестовали! — взревел Рунцхаймер, как только услышал перевод.

Дубровский перевел.

— Мы полагали… Мы думали, что они знают, кто это сделал. Эти люди живут неподалеку от маслозавода. Некоторые из них работали там.

Теперь Дубровский перевел Рунцхаймеру.

— Что же вы намерены делать дальше, господин Козлов?

— Мои агенты ведут большую работу среди населения. У них есть доверенные люди. Я думаю, за несколько дней мы выясним кое-какие обстоятельства. Очень жаль, что сам господин Месс погиб во время пожара. Он мог бы помочь нам напасть на след преступников, если это была заранее продуманная диверсия.

На этом Рунцхаймер перебил Дубровского:

— Спросите у него, неужели он полагает, что это было всего лишь халатное обращение с огнем? Или, может быть, господин Месс собственноручно пробил себе голову тупым предметом?