Маара и Данн - Дорис Лессинг

Больше всего Маару беспокоило, однако, что эти люди из будущего смогут сказать: «Жили в то время здесь в почве значительного размера насекомые, величиной с большой палец мужской руки». Оглядывая равнину, на которой она искала желтый корень, Маара не могла не заметить светлых пятнышек, бледнеющих на темной старой траве. Подземные насекомые, жилища которых тут и там торчали на равнине, — явление новое, когда Маара и Данн пришли сюда, такого еще не было, — по ночам вылезали на поверхность и вгрызались в старую траву. Они, должно быть, докапывались до подземных источников воды, ибо туннели их всегда оставались влажными. Сельчане даже подумывали раскопать какую-нибудь из их построек, но боялись связываться с обладателями челюстей, способных за несколько минут оставить обглоданный скелет от мелкого млекопитающего. Да и рыть эту ссохшуюся землю было им уже не под силу. Не говоря уж о том, что обычными инструментами для выемки грунта жителям деревни служили простые деревянные палки.

Насекомые росли, жирели. Сначала они не слишком удалялись от своих наземных построек, но вот Маара заметила их колонну, движущуюся к холмам старого города. Девушка испугалась и убежала прочь. Со дня на день ожидала она появления их в деревне.

Жители деревни начали опасаться, как бы эти разбойники, наряду со скорпионами, ящерами и прочей нечистью, не напали на молочный скот, и приставили к молочницам усиленную круглосуточную стражу.

Эта проблема отпала сама собой, когда проходившая мимо банда переселенцев просто-напросто силком отобрала и увела с собой скотину. Маара плакала так же, как после ухода Данна. Теперь у нее осталась лишь Дэйма, которой вскоре суждено было умереть. Да все равно жить молочницам оставалось считанные дни. Маара стала однажды свидетельницей душераздирающей картины: ее любимая Мишкита расставила пошире передние ноги, чтобы не поранить их рогами, и, протянув голову под животом, принялась сосать свое собственное вымя. Маара подумала, что смерть, пожалуй, принесет бедному животному лишь облегчение, и, как следствие, задумалась, не будет ли и ей самой легче, если на нее вдруг набросится из-за угла дракон или если ее заедят во сне земляные насекомые. Девушка изнемогала от ежедневной борьбы. Трудно было передвигаться, то и дело кружилась голова… Но нет, она не хотела умирать. У нее Дэйма… А когда Дэйма умрет, она попытается пробиться на север.

И еще одна забота появилась у Маары, оттеснившая все остальные. Однажды, когда ямы вдоль русла реки еще не совсем пересохли, она отправилась за водой и вдруг ощутила, что по ноге течет кровь. Никто ее не кусал, на коже ни царапины. Девушка заинтересовалась, в чем дело, и выяснилось, что кровь течет из нее, изнутри. Осторожно шагая, она направилась домой, держа ведро так, чтобы прикрыть это странное кровотечение. Дэйма заметила сразу и ахнула.

— Я надеялась, что этого не случится. Ты ведь такая слабая, в чем душа держится…

Она рассказала Мааре то, что ей положено было знать. Больше всего старуху беспокоило, как бы Маара не подпустила к себе какого-нибудь мужчину. Забеременеть в такое время — верная смерть. С этого дня Маара по-новому смотрела на мужчин и на их детородные приспособления, однако всерьез эту опасность не воспринимала, ибо мужчины селения сами еле держались на ногах. Все же она остерегалась — в основном ради Дэймы, которая не находила себе места от беспокойства.

С кровью надо было что-то делать. Обычно местные женщины подвязывали сухой мох, но весь мох в округе давно рассыпался в пыль. Коричневая ткань влагу не впитывала. Дэйма велела Мааре разорвать на лоскуты одну из хранящихся в сундуке прекрасных вещей. С большой неохотой послушалась ее Маара. Она иногда поднимала крышку и рассматривала эти свидетельства иной жизни.

Кровь текла два-три дня, затем кровотечение затихло, потом снова началось. Кулик, у которого хватало собственных забот, тем не менее учуял эти изменения. Исхудал Кулик, но жизненной силы не утратил. Подойдя к Мааре, ухмыльнулся и схватил ее за руку.

— Чего ждешь, мужа-махонди?

Она вырвала руку и убежала. Когда кровотечение утихло, Кулик и это заметил.

Два сына было у Кулика. Одного убил жалохвост, причем не у воды, а на околице деревни. От него остались лишь обглоданные кости. Второй пристал к проходящим беженцам, ушел на север. Вскоре после этого ушел и сам Кулик. С последними жителями деревни.

Как-то Маара подумала, что, будь у нее дитя, ей было бы кого любить. Иногда руки ее аж ломило от желания обнять кого-нибудь. Они еще помнили маленького Данна, помнили Мишкиту.

А вдруг она настолько ослабнет, что не сможет уйти, не вынесет пути? Сомнения, множество самых разных сомнений неожиданно овладели ей.

В тот вечер Маара сидела на каменной скамье, вслушиваясь в хриплое дыхание Дэймы, и понимала, что слышала такое дыхание, когда к кому-то приближалась смерть.

Ей захотелось покинуть это мрачное жаркое гнездо, в котором они с Дэймой оказались пленницами. Ей померещилась вода, как будто прохладная вода потекла по лицу, по рукам, по телу. Девушка взяла ведро из ряда стоявших вдоль стены и вышла. Глаза застилал туман, она едва различала долину, по которой лениво кружились пыльные вихри, взвивались и опадали. Где-то что-то горело, должно быть, сухая трава. Ветер доносил до нее запах пала и крохотные чешуйки сажи, недогоревшей обугленной травы. Одна такая чешуйка попала в рот, оставив горький привкус. Другие опустились на лицо и руки, и Маара принялась оттирать оставленные ими черные отметины. Дым клубился где-то в направлении старого города.

Промежутки между домами скальной деревни засыпал песок. Маара прошла мимо дома, в котором лежала мертвая Рабат. Лицемерная улыбка соседки превратилась в злобный оскал. На крыше толклись скорпионы, не находя пути внутрь. Маара шла, сознавая, что отклоняется от выбранного направления, возвращалась к нему, сбивалась снова, стараясь держаться тропы к гребню. Нет, думала она, никуда отсюда не деться. Здесь придется и умереть. Долог оказался путь до гребня, откуда она смогла увидеть мертвые деревья внизу, возле высохших ям. Она стояла на гребне, переводя дыхание, водя сухим языком по пересохшим губам. Постояв, продолжила путь по мертвой траве. Везде кости, хотя больше костей, конечно, за второй грядой, по берегам большой реки. Туда устремлялись умирающие животные в надежде отыскать воду. Множество костей разных размеров, разных животных. Первыми умирали крупные, которым нужно было больше воды. Маленькие пушистые зверьки держались дольше, выбегали к домам, клянча воду, прежде чем умереть.

Возле первой сухой ямы Маара не остановилась. Здесь Кулик пытался утопить Данна. Прошла она и мимо второй, в которой заметила два пустых панциря жалохвостов, один — большой черепахи и множество костей водных ящеров. Далее начиналась широкая полоса чистого белого песка. Она опустила на песок ведро, вода в котором в последний раз плескалась уже не один месяц назад, стянула тунику, опустилась на колени. Она и раньше приходила сюда, когда чувствовала себя сильнее, чтобы очиститься от грязи. Долго, очень долго девушка обсыпала себя белым песком: ноги, руки, бока… оттирала шею, щеки. С волосами, к сожалению, ничего не поделаешь, песок застревал в них. Плотно сжав веки, Маара терла лоб и глаза, а потом улеглась на спину, принялась тереться спиной и плечами. Она каталась в песке, как это делают животные. Подумав о животных, девушка быстро подняла голову. Но нет: ни скорпионов, ни больших птиц с острыми клювами и когтями, ни ящеров, — пустынно вокруг. Она склонилась, чтобы проверить, не вернулась ли кровь, но сжатые ее нижние губы так же сухи, как и верхние. Мочеиспускательное отверстие так же горело от жажды, как и рот, все тело ныло от истощения и иссушения. Моча изливалась редко и столь концентрированная, что пить ее не было никакой возможности, хотя Маара и пыталась, все ее существо протестовало против утраты любой жидкости.