Маара и Данн - Дорис Лессинг

Данн не выдержал напряжения, отвернулся. Принялся осматривать дом, что-то соображать, планировать. Что происходило в его голове?

— Прежде всего вода.

Он взял два бидона с деревянными ручками, обвязал их веревкой, сделал петли, проверил прочность петель, пропустил в них толстую деревянную палку и сунул в резервуар. Оставил там бидоны, чтобы дать осесть поднятой мути.

Вытащил их.

— Жаль, что нельзя все с собой взять.

— Что, там, куда мы идем, нет ведер?

— Мало. Таких, из такого металла, — тем более. Эти бидоны кормили бы нас год. Ну, ладно. Теперь пища. — Он бухнул на стол кожаный мешок. Муки в мешке на несколько солидного размера лепешек. Маара принесла остаток муки и желтых корней.

— Всё?

— Всё.

— Возьми таких шмоток. — Данн ткнул пальцем в коричневую тунику Маары.

Она поморщилась, но отправилась в кладовую, принесла ворох неприятных ей бездушных тряпок.

— Выменяем на еду, — пояснил брат, разделив их и скатав в два рулона.

Маара еще раз сходила в кладовую, на этот раз возвратившись с милыми ее сердцу цветными одеяниями старых добрых времен. Данн, нахмурившись, потрогал непривычную на ощупь нежную ткань.

— Лучше брось это здесь. Увидят, подумают, что мы…

— Что — «мы»? Мы носили их, да, дома. Я не хочу это оставлять.

— Всего все равно не захватить.

— Эти два возьму. — И по грубой поверхности каменного стола зашелестели мягкими складками розовое и желтое платья.

— Может, продадим. Или выменяем.

Они уложили на пол два мешка и принялись их наполнять. В Маарин мешок прежде всего отправилась стопка тряпок, которые она использовала при кровотечениях. Она застеснялась и попыталась спрятать их потихоньку, но Данн заметил и только понимающе кивнул. Это ободрило Маару. Следом за тряпками она сунула два отобранных платья, а потом сверток коричневых. Поместились также ее мешочек муки и пять желтых корней. К себе в мешок Данн засунул завернутый в тряпье топор, пять корней, свой мешок муки и коричневые туники.

— Всё, уходим.

— Погоди.

Маара подошла к Дэйме, погладила ее сморщенную щеку, уже остывающую. Слезы девушка сдерживала, чтобы не терять драгоценную влагу. Она думала, что Дэйма останется здесь и превратится в такую же мумию, как и Рабат. Или скорпионы пробьются сквозь солому кровли. Какая, собственно, разница? Теперь все равно. Но не странно ли? Она, Маара, каждую минуту думала о Дэйме, заботилась о ней, кормила, поила, лечила по возможности… А теперь — пусть ее жрут скорпионы!

— Свечи есть?

Маара махнула рукой в угол, на большие напольные свечи. Среди них была одна полусгоревшая. Однажды вечером Дэйма зажгла ее, и вонь горелой кожи заставила погасить фитиль. Маара перевернула толстый огарок вверх дном, вытащила затычку и вынула мешочек. На плиту стола высыпались блестящие кругляши. Данн поднял одну монету, повертел в пальцах, осторожно попробовал на зуб.

У Маары снова выступили на глазах слезы. Принадлежность иного мира, не имеющего ничего общего с этим мрачным, скалистым, жестоким уголком земли.

— Не думаю, что они нам пригодятся. — Данн бросил монетку обратно. — Ими никто не пользуется. — Подумав, он добавил: — Может, конечно, я не знаю, потому что и был-то всего-навсего… Я ведь только с голодранцами общался. А они вот чем пользуются.

Он вынул из внутреннего кармана своей туники грязный мешочек и высыпал рядом с золотом монетки из легкого сероватого металла. Маара подобрала несколько. Легкие, почти невесомые, и какие-то сальные.

— Они из того же металла, что и ведра с кастрюлями.

— Точно. Старые, им сотни лет. — Данн показал Мааре какую-то отметину. — Это значит «пять». — Он сосчитал на пальцах. — Пять. Не знаю, что это за пять. Ну, и стоят они что скажут.

— Сколько их идет на одну золотую?

Данн засмеялся.

— Вот столько. — Он широко развел руки. — А может, и целая комната. Оставь их. Еще в беду с ними попадем.

— Нет. Наша семья, наш народ их прислали Дэйме.

Она аккуратно собрала их обратно в заскорузлый от воска мешочек — тяжелые маленькие диски, каждый не крупнее ногтя большого пальца Данна. Пятьдесят штук.

— Пятьдесят, — сказала она, и он откликнулся:

— Только спрячь получше.

Так брат с сестрой чуть не оставили в скальной лачуге золото, способное множество раз спасти им жизнь.

Из-за этого краткого спора они забыли о кое-чем весьма важном. Спички забыли. И соль. Автоматически Маара прихватила свою острую палку-ковырялку, которой откапывала желтые корни. Мысли их были посвящены главному: воде.

«У нас есть вода», — думали оба, двинувшись к дверям, держа между собою палку, на которую навесили мешки.

Они застыли в дверях, глядя на зарево над холмами. Виднелись языки пламени, вверх рвались клубы сизого и черного дыма. Ветер подгонял огонь в сторону деревни. Пока они смотрели, вспыхнуло дерево на вершине ближайшего холма, с него посыпались снопы искр.

— Если ветер не изменится, через час дойдет досюда, — сказал Данн.

— Дома-то каменные.

— А крыши соломенные.

«Что ж, — подумала Маара. — Покойнику все равно. И я решила для себя, что мне все равно, что произойдет с покойником. Если каждый раз по покойнику печалиться, то некогда и жить-то будет».

Но слезы все равно вскипали в глазах.

Данн покосился на сестру, сказал тихо, жалеючи:

— Надо идти, ничего не поделаешь. Иначе мы тоже поджаримся.

Действительно, пламя, почти невидимое в ярком солнечном свете, быстро поедало траву, приближаясь к домам.

Они быстро зашагали прочь, перешли на бег, и Маара порадовалась, что может держаться за палку. Данн подтягивал ее за собой. Они оставили позади дома, вскарабкались на первый гребень, миновали полупустые ямы малого русла, усеянные массами живых и дохлых скорпионов, мух, жуков, пауков; поднялись на второй гребень, спустились к реке, вернее, к тому, что от нее осталось: к череде ям с мокрой грязью между ними.

Данн опустил свой бидон, Маара последовала его примеру. Нырнув в яму, он изловил и убил двух крупных лягушек, снял с них шкурки, ловко орудуя ножом. И сунул в руку Мааре розовое лягушечье мясо. Она не помнила, чтобы когда-нибудь в жизни своей брала в рот мясо, Данн спокойно и быстро засовывал в рот куски и энергично жевал, а к горлу Маары подкатывал комок отвращения.

— Ешь! — приказал Данн и добавил мрачно: — Не то сдохнешь.

Она послушно засунула мясо в рот, заставила себя двигать челюстями. Жевала, преодолевая боль: зубы расшатались от истощения. Но Маара жевала, глотала, и ее не вырвало. После еды впервые за… она уже не помнила, за какой промежуток времени… ей потребовалось опорожнить кишечник. Она отошла в сторонку, присела в траве — и из нее хлынуло! В прошлый раз наземь сыпались шарики, вроде помета Мишки или Мишкиты, только маленькие. А сейчас… она теряла воду. Так начиналась болезнь, вызванная засухой.