Авантюристка - Айрис Джоансен

— Ну, положим, образцовым я не был. — В словах Романа звучала горькая ирония. — Даже и близко к идеалу не приближался. Сколько я ни пытался, мне удавалось достичь лишь первой ступеньки. Для своей матери я был сплошным разочарованием.

— Не следует ожидать от ребенка совершенства. Если бы мой отец питал в этом отношении какие-либо иллюзии, он был бы горько разочарован. — Ее улыбка исчезла. — Наверно, ты ошибаешься. Пусть даже родители и возлагают на своих детей большие надежды, они прекрасно понимают наши достоинства и недостатки.

— Некоторые понимают. Но только не моя мать. — Он пожал плечами. — Я ее не виню. Я теперь даже ее понимаю. Она из тех людей, кто не может терпеть рядом с собой ничего уродливого или неполноценного. Я часто думаю, что она и разошлась с моим отцом именно потому, что сочла замужество чем-то неэстетичным. Видишь ли, она коллекционировала красивые вещи. У матери в Перте была картинная галерея, для которой она очень тщательно подбирала экспонаты. Поэтому вполне резонно, что в своей личной жизни она была согласна только на нечто совершенное.

— Резонно? — переспросила Мэнди. — К любви между родителями и детьми это понятие неприменимо.

— Ну конечно же! — В улыбке Романа были и нежность, и печаль. — Но эту истину я понял очень не скоро. Я не понимал, что просто имею право любить. Я всегда считал, что должен заслужить это право, став самым умным, самым воспитанным — самым-самым. Я знал, что моя физическая непривлекательность играет для матери главную роль, но все же считал, что смогу кое-что исправить, если буду очень стараться. У Мэнди перехватило горло.

— И что же?

— Не смог. — Он оторвал взгляд от пустыни и посмотрел ей в глаза. — У меня не было ни единого шанса. — Он провел рукой по шраму на щеке. — А потом я вернулся из Вьетнама вот с этим. Приехав в Перт, я навестил мать. Я сидел в ее идеальном доме, в ее идеальной гостиной и пил чай из ее идеального веджвудского чайного сервиза. Она разговаривала вежливо, но ни разу не посмотрела на меня. Ни разу. Больше я туда не приходил.

— Боже мой! — прошептала Мэнди. Спокойствие Романа ее не обмануло. — Мне так жаль, Роман! — В голосе ее зазвучали яростные нотки. — Какая она глупая женщина! Неужели она не поняла, что ты совсем особенный? Ты умный, отзывчивый и…

— Перестань! — засмеялся Роман. — Я рассказал тебе об этом совсем не для того, чтобы ты меня пожалела. К тому же все это было давно.

Тем не менее оставшиеся шрамы болели до сих пор.

— Мне хочется ее задушить! Он покачал головой.

— Это не ее вина, а моя. Нельзя изменить натуру человека. Я был слишком упрям, чтобы это признать. Я должен был сделать выводы. — Он улыбнулся. — Тем не менее мне нравится, что ты так меня защищаешь. Это воодушевляет.

Мэнди почувствовала, что к глазам подступают слезы, и быстро заморгала, чтобы их удержать. Ей хотелось обнять Романа и баюкать его, оберегая от всех напастей. Столь сильного прилива материнских чувств она еще никогда не испытывала.

— Эй! — нахмурившись, сказал Роман и указательным пальцем осторожно дотронулся до ее мокрых ресниц. — Я же сказал тебе, что не хочу, чтобы меня жалели. Я рассказал тебе о своем — детстве только потому, что почувствовал себя в долгу. — Он усмехнулся. — Считай это еще одним подарком. И весьма редким. Я еще ни перед кем вот так не обнажал душу. Даже как-то не по себе.

— Роман, я…

— Не думай об этом. — Он встал и протянул ей руку, чтобы помочь подняться на ноги. — Пойдем, нам пора возвращаться в лагерь. Сегодня надо снять две сцены с этими проклятыми верблюдами, и будет просто счастье, если мне удастся с ними покончить. Черт возьми, я еще не видел более капризных и взбалмошных животных. Разве что в зеркале! — со смехом добавил он.

Всю дорогу к джипу Мэнди хранила молчание и выглядела необычайно подавленной.

— Что-нибудь не так? — спросил Роман.

— Нет, все в порядке. — Не отрывая взгляда от цветов — подарка Романа, она села на пассажирское сиденье. Сегодня он сделал ей и другие, не менее дорогие подарки, однако Мэнди испытывала сейчас странное беспокойство. Ведь она ничего не дала ему взамен. Она всегда была беспечной, даже слегка легкомысленной, но теперь эта черта ее характера беспокоила Мэнди. Ну ничего, этот раз не последний. Повернувшись к Роману, она улыбнулась ему. — Я просто подумала о том, какая я счастливая.

— Черт побери, Роман, я не могу с ними работать! — Голос Брента звучал приглушенно, потому что в этот момент он с величайшей осторожностью прижимал к своему распухшему носу пузырь со льдом. — Ради вашей картины я готов мириться с жарой и скукой, готов даже хранить обет безбрачия, но верблюды — это выше моих сил! Хорошо, если удастся обойтись без хирургической операции. Черт побери, да перестаньте же ржать!

Роман героическим усилием подавил смех.

— Извините, — серьезно сказал он и присел на кушетку. — Я понимаю, что вам пришлось нелегко, но взгляните на это дело вот с какой стороны: возможно, верблюдица вас всего лишь любовно покусывала. Мы ведь прекрасно знаем, каким успехом вы пользуетесь у женского пола.

— Любовно покусывала, говорите? — с возмущением воскликнул Брент. — Да эта сука пыталась напрочь откусить мне нос! А вчера ее приятель, заметьте, мужского пола, опрокинул меня на спину. Что, скажете, он тоже пытался таким образом выразить свою любовь?

— Ну, в этом я не уверен. — Роман задумчиво склонил голову набок. — Неужели существуют верблюды-гомосексуалисты?

— Черт возьми, Роман, мне не до шуток!

— Нужно заглянуть в ваш контракт. Как известно, там есть пункты об ответственности за падение с края мира и удушье от пыли, но вряд ли вы предусмотрели там нападение со стороны любвеобильных верблюдов.

Глубоко вздохнув, Брент отвел в сторону пузырь со льдом и зло посмотрел на Романа.

— Сейчас я вас убью. Что мне терять? Да и убийца из меня получится вполне приличный.

— А я не стану этого дожидаться и натравлю на вас своих верблюдов.

— Подождите, когда завтра на съемках вы подойдете ко мне поближе, это не покажется вам таким забавным.

— Дело того стоит. — Роман был уже не в силах сдерживать улыбку. — Пожалуй, за последние десять лет я еще ни разу так не смеялся. Следующая моя картина будет о Джимми Дуранте, а вас я готов взять на роль Шноза. Конечно, вам может составить некоторую конкуренцию старый носатик Боб Хоуп, но, я думаю, у вас получится лучше. Нужно только держать наготове верблюда.

— Да, из меня получился бы вполне приличный убийца, — вновь приложив пузырь к носу, сказал Брент. — К сожалению, вы сегодня какой-то размягченный. Лучше бы вы снова были в обличье мистера Хайда — тогда уж я точно не примирился бы с вашим насмешливым отношением к жуткому надругательству над моей мужественной красотой.

Роман посмотрел на него с удивлением. Сам он и не подозревал, что внешне как-то изменился, но, очевидно, Брент оказался более проницательным, чем можно было себе представить. Нельзя сказать, что Роман чувствовал себя «размягченным», особенно во время работы с донельзя капризными верблюдами, но сейчас он действительно был спокойнее обычного. Возможно, рассказав Мэнди о своем прошлом и своих переживаниях, он избавился от накопившегося за многие годы запаса желчи.