33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Евгений Анташкевич

Сорокин протолкался к майору и встал перед ним.

– Вы? – спросил Сорокина майор.

– Я, господин майор! – ответил Сорокин.

– Больше так не делай, он, – майор кивнул в сторону китайских солдат, – простой солдата, вчера лаобайси́н, совсем мала понимай военный дисциплина. – Майор обернулся и что-то стал кричать солдату, который всё ещё размазывал по лицу кровь. Солдат вытянулся и стоял, часто моргая глазами. – Я объяснил ему, что винтовка надо стреля́й, а штык коли! Попадай надо!

Майор спрыгнул на насыпь и показал, что дверь надо закрыть, только можно оставить небольшую щёлку. В вагоне передохнули.

– Вот так, господа, нам сошел с рук бунт. – Это сказал подполковник в застёгнутом под самый подбородок потёртом френче, его левая рука была подвязана.

Серёжа обернулся к нему:

– Алексей Валентинович, может быть, попросим у них бинт и перевяжем вас? Так и до гангрены недалеко!

– Попробуйте! – ответил подполковник и безнадёжно махнул здоровой рукой.

Серёжа высунулся в щель и закричал китайскому майору, но тот только отмахнулся.

– Черти косоглазые! Ничего у них нет! Давайте разбинтуем, я посмотрю…

– Давайте, голубчик! Да Харбина осталось несколько сот верст, жалко будет не доехать! – ответил подполковник и стал расстёгивать френч.

Серёжа обратился к коренастому прапорщику:

– Гоша, подбросьте дров и вскипятите воду!

Прапорщик пошёл в угол и вернулся с полным ковшом и несколькими поленьями. В центре вагона-теплушки стояла буржуйка, а на ней медный чайник.

– Надо, чтобы закипело, нет йода, хоть кипячёной водой промою, и бинты бы прокипятить. А дайте-ка мне ваш лоб, Алексей Валентинович.

– Серёжа, голубчик, позвольте я присяду, ноги еле держат.

– Конечно, Алексей Валентинович!

Штин и Сорокин переглянулись. Бледный, со вспотевшим лицом подполковник, кряхтя, сел на дощатый пол и опёрся спиной о стенку вагона.

– У вас жар, господин подполковник, ложитесь… Раздвиньтесь, господа, дайте место, – скороговоркой проговорил Серёжа находившимся рядом с подполковником и стал разматывать побуревший от засохшей крови бинт.

Сорокин почесал в затылке и присел. Это была его вина. Две недели назад, когда эшелоны с каппелевцами пересекли границу, китайское пограничное командование распорядилось, чтобы все сдали оружие: огнестрельное и холодное. Командующий русскими войсками генерал Вержбицкий пытался протестовать, но китайцы были непреклонны, они не хотели, чтобы двадцать тысяч белых русских были с оружием. Когда переговоры кончились, всех поэшелонно выводили на плац и разоружали. Подполковник стоял рядом с Сорокиным, и, когда Сорокин бросил свою винтовку, та, донельзя изношенная, самопроизвольно выстрелила. Пуля, непонятно как оказавшаяся в патроннике, срикошетила от вагонного колеса и попала подполковнику в локоть. Китайцы принесли бинт и немного йода и сказали, что у них больше ничего нет.

Серёжа размотал бинт, прополоскал его, отжал и положил подполковнику на грудь. Рана была мокрая, сизая и раздувшаяся от локтевого сустава до самой кисти; пуля была внутри.

– Дайте штык! Вытерпите, Алексей Валентинович?

– Не вышла? – спросил подполковник, щурясь и поглядывая на Серёжу.

– Нет, надо резать, а то…

– Понимаю, – вздохнул Алексей Валентинович.

Серёжа взял штык – единственное, что взамен оружия по японскому штыку на вагон дали китайцы – чтобы можно было вскрывать консервы, – и стал раскалять его в буржуйке.

– Господа, – обратился он без адреса, – чайник потом помоем, закипит, бросьте туда бинт, чтобы минут пять прокипел.

Сорокин взял бинт с груди подполковника, ещё раз прополоскал его, отжал и бросил в чайник. Прапорщик Георгий Вяземский отвернулся, его мутило.

– Вдыхайте глубоко носом, Гоша, – сказал ему Михаил Капитонович и обратился к Штину: – Держите ноги…

– И возьмите ремень, – Серёжа обратился опять без адреса, – сложите вдвое или втрое и вложите ему в зубы и освободите мне дорогу.

Офицеры третьей роты второго полка воткинской дивизии, вернее, того, что от неё осталось, разошлись так, что от буржуйки до стены, где лежал подполковник Румянцев, образовался проход. Михаил Капитонович убедился, что вода в чайнике начала кипеть, и быстро прошёл к своей лежанке, из сидора он достал обшитую кожей стеклянную фляжку и винтовочный патрон.

– Серёжа, здесь немного спирта, а тут порох, может пригодиться… берёг до случая.

– Вовремя, я думал, йода хватит до Харбина, а ведь сколько простаиваем… Господа, нет ли ножика перочинного поострее, этим штыком можно только прижечь…

– Есть, – сказал прапорщик Вяземский и вынул из кармана маленький складной швейцарский офицерский ножичек.

– Намочите его сначала в кипятке, а потом полейте… что там у вас, Михаил Капитонович! Глядишь, проскочим…

Сорокин взял у Вяземского нож, подхватил лезвием бинт и, стиснув зубы, отжал кипяток; Серёжа перехватил у Сорокина обмытый ножичек и подставил лезвие под несколько капель спирта из фляжки и быстро сделал разрез вдоль локтя. Румянцев не успел охнуть, из раны брызнула кровь и гной, и Серёжа полез туда пальцами. Через секунду пуля глухо ударилась об пол, в это время прапорщик Вяземский поднёс Серёже раскалённый штык, и тот вложил его в рану. Румянцев рыкнул в зажатый между зубами ремень и потерял сознание.

– Вот и вся анестезия, господа, – сказал Серёжа и обтёр пот. – Полевая хирургия, господа… – Он обратился к Сорокину: – У вас руки были в кипятке, сожмите рану, вот так, и подержите, пока бинт будет сохнуть…

Через пять минут растянутый над буржуйкой метр бинта высох, и Серёжа перебинтовал рану.

К Сорокину и Серёже подсел Штин.

– А крови совсем мало! – обратился он к Серёже. – Почему раньше не резали?

– Надеялся, что выйдет с гноем, но пуля легла поперёк мышцы, а потом, я же не знал, что у нас тут целая операционная, – сказал Серёжа, осматривая подполковника. – Когда очнётся, влейте ему глоток, чего у вас там, остальное оставьте, может быть, ещё придется перевязывать. Крови почти немного, но вся на мундире.

– Это ничего, жена отмоет, – также осматривая Румянцева, сказал Михаил Капитонович.

– А он что, из Харбина?

– Да, из заамурцев, охранял вот эту дорогу ещё при царе… – А были и такие?

– Да, целый Отдельный корпус пограничной стражи… – И что, у него там жена?

– Да, как он рассказывал, и две дочери…

– Если судить по его возрасту, наверное, уже на выданье?

– Этого не знаю, будете в Харбине, познакомитесь, вы же его спаситель!

– Тьфу, тьфу, тьфу! Хорошо бы так!