Похититель звезд - Валерия Вербинина

– Мэтью, – мягко проговорила Катрин, касаясь его рукава, – если вы захотите отказаться от своего намерения, я пойму, уверяю вас.

– Нет, нет! – вскинулся он. – Что вы! Я люблю вас, я хочу жениться на вас… Мои намерения не изменились! Просто… просто все, что происходит вокруг…

«Сейчас или никогда», – подумал поэт и, собравшись с духом, подошел к Уилмингтону.

– Мистер Уилмингтон…

Англичанин поднял глаза, и его щеки слегка побледнели. Но Алексей продолжал – торопливо, словно опасался, что его перебьют:

– Я хотел бы попросить у вас извинения за мое поведение за столом. Я знаю, что повел себя неподобающим образом, и обещаю, что такого больше не повторится. Мне очень стыдно, что из-за моей выходки вы и мадемуазель Левассер были столь огорчены. И я от всей души поздравляю вас с помолвкой. Желаю вам счастья!

– Нет, сэр, право же… – вяло запротестовал англичанин. – Я не знаю, что заставило вас подумать, будто ваши слова могли меня огорчить…

Но Алексей повторил, что он раскаивается, сожалеет, а кроме того, завидует мистеру Уилмингтону, у которого такая замечательная невеста. И он просит мадемуазель Левассер принять его самые сердечные поздравления.

Искренность поэта сделала свое дело: Уилмингтон растаял и даже пожал ему руку. Да и Катрин, судя по ее сияющему лицу, была рада, что инцидент оказался исчерпан. Следом за поэтом поздравлять жениха и невесту потянулись и остальные пациенты, и до ужина уже никто не вспоминал о мадам Карнавале и ее странной гибели.

Вечером поэт померил температуру, принял лекарство, но спать ему не хотелось. Он устроился у окна, глядя то на луну, то на чистый лист бумаги перед ним. Стихи, новые, еще не родившиеся, блуждали где-то рядом в окружающем пространстве, складываясь из всего, что он видел и прочувствовал за день, – из умиротворяющей луны, прибоя, с размаху бьющегося о скалы, крови на его платке с утра и даже чистого листа, лежащего перед ним. Лист мало-помалу покрывался неровными строчками, и после всех поправок и изменений получилось следующее стихотворение:

Чистый лист, оставайся не тронут,

Как весталка, как дух неземной.

В белизне твоей буквы пусть тонут,

Пусть все мысли размоет прибой,

От которого станешь светлее

Облаков-кораблей. И другой,

Черный лист, тот, что сажи чернее,

На котором и кровь не видна,

Кровь с чернилами – грозное зелье,

От которого мысли без дна,

Без конца и начала… Пусть сменит

Лунный свет – серость мрачного дня!

Перечитав текст и внеся последние мелкие изменения – например, вписав «горького» вместо «мрачного» в последней строке, – Нередин написал сверху дату, поставил заглавие – «Чистый лист» – и тут вспомнил о похитителе чужих бумаг, который успел наведаться и к нему. Но одно дело были незначительные наброски, а другое – готовое стихотворение. Поэтому он переписал стихи набело два раза и вышел из комнаты.

В дальнем крыле было тихо, большинство пациентов уже спали. Нередин хотел постучаться к баронессе, но решил, что не стоит ее беспокоить из-за таких пустяков, как стихи, и просто просунул листок под дверь.

Затем он направился к Натали на первый этаж. Под ее дверью была видна полоска света, и он смело постучал. Дверь тотчас же распахнулась.

– Добрый вечер, Наталья Сергеевна, – сказал поэт серьезно. – Я написал новые стихи, и раз уж вы были так добры, что попросили показать их вам, я и принес.

Натали порозовела от смущения и счастья, когда он вручил ей листок со стихами. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но Нередин сделал таинственное лицо, зачем-то прижал палец к губам (хотя ему было решительно все равно, слышат их или нет) и, коротко поклонившись, отправился обратно к себе. Ему было и смешно, и немного стыдно. Он понял, что все-таки почему-то подозревает именно Натали в похищении его черновиков, и хотел таким оригинальным способом себя обезопасить.

Когда он поднимался по лестнице, ему показалось, что внизу скрипнула дверь комнат, которые теперь занимал итальянский священник. Однако в тот момент Алексей не обратил на это никакого внимания, а просто вернулся к себе и лег спать.

Шаги. Шаги и голоса. Двери: хлоп-хлоп. Снова шаги. Сердитые возгласы.

Амалия повернулась на постели, бросила взгляд на часы. Всего восемь утра, а она никогда не встает раньше одиннадцати. Вздохнув и смежив веки, баронесса попыталась снова уснуть.

Гро-озное зелье… грозное… кровь с чернилами… Все-таки он замечательный поэт. И как человек… (Амалия зевнула) оказался лучше, чем она думала… Нет, все вздор… спать, спать…

Бам-бам-бам!

– Амалия Константиновна!

Боже, ну кто же так ломится в дверь в такую рань…

– Госпожа баронесса, вы не спите?

«Не сплю, щучья холера… Уже не сплю. Выспишься тут с вами…»

– Амалия Константиновна!

Баронесса встала с постели, набросила на себя пеньюар, шагнула к двери. На пороге стояла Натали Емельянова.

– В чем дело? – довольно сухо спросила Амалия.

В глазах художницы застыл ужас, нижняя челюсть дрожала. Молодая женщина несколько раз начинала говорить, прежде чем сумела-таки закончить фразу.

– Амалия Константиновна… произошло… несчастье… он… он убит.

«Нередин? – охнул кто-то в голове Амалии. – Не может быть!»

– Кто? – мрачно спросила она.

Натали сглотнула.

– Итальянец… тот священник, Ипполито Маркези… Амалия Константиновна, что теперь будет?

Амалия глубоко вздохнула, осмысляя услышанное.

– За полицией послали?

– Да… Только что.

– Кто нашел тело?

– Слуга, Анри… Он бросился к доктору Гийоме, и я услышала их разговор… в коридоре… Потом пришли остальные врачи. Гийоме велел послать за инспектором, как его… который уже был здесь вчера…

Амалия мгновение подумала, вернулась к туалетному столику и стала закалывать волосы. Ей не хотелось, чтобы посторонние увидели ее непричесанной.

– Кто еще знает об убийстве?

– Амалия Константиновна, я никому… Я подумала, надо сказать Алексею Ивановичу… но не решилась. – Амалия молчала, и Натали заторопилась: – Я понимаю, странно выглядит, что я пришла именно к вам, но ведь мы же соотечественницы… Я ничего не понимаю, Амалия Константиновна. Вчера бедная мадам Карнавале, сегодня – вот это…

Да, сказала себе Амалия, именно это. Настораживала последовательность смертей: вчера – старушка, которая отчего-то упала со скалы в море, сегодня – несчастный только что прибывший больной.

Но почему Маркези? При чем тут он?