Шаги в темноте - Александр Конторович

– И скажу! – продолжал кипятиться Резвый. – Мутный ты! Не наш!

– Угу… – оглянулся Гальченко. – Ещё кто-то из уважаемых людей так думает?

Воры переглянулись.

– Ну, – поднялся с места один из них, – меня тут все знают. Кто про Мишу Бакинского не слыхал?

– Не знаю тебя лично – вместе не чалились, – ответил Франт. – Однако ж про вора такого слышал – никто на него охулки зазря не возведёт! Честный бродяга – про то не раз говорено!

– И я так скажу, – кивнул Митяй Красносельский. – Миша – вор уважаемый. В Орловском централе смотрящим был.

– Доверяет мне общество? – наклонил голову Бакинский.

– Да! Доверяем! Миша прогона не сделает! – послышались возгласы со стороны собравшихся.

– Раз так, – приподнялся вор, – вот что я скажу…

Он ещё раз обвёл всех внимательным взглядом.

– Митяй – наш человек! Вор авторитетный, и косяков за ним никто не знает. Ежели кто сказать что-то хочет – пусть скажет!

Тишина – желающих не нашлось.

– И я так тоже думаю, – кивнул назначенный ворами судья. – Сказал Митяй, что Франта знает и честным бродягой его прилюдно назвал? Сказал. И нет у меня сомнений в его словах. Что сам знает – то нам и поведал. Однако же… много с того времени воды утекло… Меняются люди. Кто ранее про сук[10] много слыхал? Мало таких было.… А сейчас?

– Да целые зоны ссученные есть! – выкрикнул кто-то с места.

– Есть, – согласился Миша. – И не можно говорить, что нету этого. Мог Франт ссучиться или не мог – про то никто из нас не ведает, и никаких тому доказательств нет.

– Чёй-то ты прямо как прокурор заговорил! – усмехнулся Резвый. – Доказательства… Слову воровскому не веришь?!

– Тебя в закон кто принимал? И когда? – перебил его Красносельский.

– Гоша Кучерявый, Толян Кривой и Лелик Ростовский! – с вызовом ответил скандалист. – Три года назад – в Соликамске! А что?!

– А то, что по масти твой номер – шастнадцатый! – отрезал Митяй. – Негоже тебе против Миши буром переть! Сядь на место да послухай, что умный человек говорит! Франт куда козырнее тебя, ан – сидит молча!

Старый вор повернулся к судье.

– Извиняй, что не сдержался…

– Ничего, – кивнул тот, – ты всё по делу сказал…

Гальченко тоже молча кивнул, соглашаясь с доводами Красносельского.

– Так вот… – продолжил Бакинский. – Резвый Франту предъяву кинул. То дело серьёзное! Витю мы знаем, он тоже раньше винта не нарезал. И как быть?

Он замолчал и опять обвёл взглядом всех сидящих. Тишина стояла мертвая.

– Ты за слова свои отвечать готов? – спросил судья у Резвого. – Назад ничего отыграть не хочешь?

– Нет! – с вызовом ответил тот. – Сказал и ещё скажу! Не верю Франту! Мутный он! И не наш! На нож его поставить надобно! Прям щас!

– Кого на нож ставить – то не тебе решать! – отрезал Миша. – Общество и без тебя разберётся…

Судья повернулся к Франту.

– Ты у нас человек новый. Митяй за тебя поручился, да и слухи кое-какие до нас дошли… Ещё кто за тебя тут мазу держать может?

– Здесь – Дед Миша. Но тут его нет, не звали…

– Не катит, – покачал головой судья. – Он, может, и правильный вор – но не знают его люди…

– Тогда никто.

Бакинский сжал губы и уважительно кивнул.

– Интересно получается… Не верить авторитетным ворам мы не можем, но и слова Резвого тоже не на пустом месте сказаны. Он за них отвечать подписался. А раз так – пусть это сделает! Вор за свои слова всегда в ответе! И авторитетом своим, да и самой жизнью…

Миша встал, поднялись и остальные воры.

– Ты! – указал судья на молодого вора. – Бери перо и свою правоту докажи!

И в руках Вити тотчас же блеснул металл.

– Как это? – удивился Франт, не вставая с места. – С пером на сходку? Не должен вор в законе такого делать!

Бакинский недовольно насупился.

– Косяк! И ответит за него Резвый! Эй, дайте Франту нож!

– Не треба… – поднялся с места тот. – Не по масти мне с таким сопляком всерьёз махаться… так обойдусь!

– Смотри! – пожал плечами старый вор. – Сам захотел!

Народ отпрянул к стенам, освобождая место посередине.

И Витя тотчас же прыгнул вперёд – нанося удар.

Левой рукой.

А нож он держал в правой, отведя её назад.

Плюх!

Франт слегка повернулся на месте, пропуская противника мимо. Он всего чуть-чуть «подправил» Резвого – так, что оппонент врезался в «зрителей» и еле устоял на ногах. Его удар цели не достиг. Народ отпрянул в стороны, опасаясь быть пораненным, и с их стороны прозвучали возмущённые возгласы.

Митяй Красносельский усмехнулся.

– Куда ему… Слабак!

Высверк металла!

Чок!

Выбитый нож косо воткнулся в пол, а его хозяин, на этот раз уже не устояв на ногах, кубарем покатился куда-то в сторону. Вскочил, вытирая кровь с лица. Никто даже не заметил, когда прилетел ему удар. Подхватив выпавшее оружие, он заплясал вокруг противника, крестя воздух перед собою резкими замахами.

– У нас тут танцы? – удивился Гальченко. – А музыка где?

– На похоронах твоих слушать будем! – сплюнул кровь на пол Резвый. – Н-на!

И нож рыбкой перелетел в левую руку.

Выпад!

На этот раз Франт с места сдвинулся – и оказался на середине комнаты. А вот его противник… тот остался стоять там, где только что находился его враг. Он не двигался, стоял, покачиваясь на ногах. А Гальченко, не глядя в его сторону, прошел к столу и, взяв с него бутылку, плеснул в стакан водки.

Бух!

Тело молодого вора грохнулось на пол.

– Помянем… – поднял стакан Франт. – Глупый был…

Из-под упавшего тела пробилась тонкая струйка красного цвета…

– А ты жесткий… – Митяй плеснул в стакан водки и покосился налево – там двое подручных сноровисто замывали следы крови на полу. Тело Резвого уже уволокли.

– Жизнь такая… – пожал плечами Гальченко. – Всегда на стрёме[11] быть приходится… Никогда не знаешь, откуда кирпич прилетит.

– Это да… – кивнул Миша Бакинский. – Такая жизнь сучья пошла – всякий норовит поперёк батьки проскочить!