Дагестанская сага. Книга II - Жанна Абуева

А потом тётя Маруся угощала их вкусными пирожками с капустой, и они возились все вместе в огороде, наполняя авоськи морковью, бураком и разной огородной зеленью.

Домой возвращались уже в сумерках вместе с десятком других русских женщин, чьи дачи располагались по соседству с прыгуновской. В автобусе ехали шумно и весело, женщины смеялись и шутили, будто и не было у них долгого, утомительного, наполненного трудом дня.

Лениво прислушиваясь к их оживлённой беседе, Марьяша думала о том, что пусть у её родителей нет дачи, зато у них есть буйнакский сад её деда, и он, конечно же, гораздо красивее, и чего только там ни растёт, ну а вода в буйнакских кранах сама по себе так вкусна и холодна, что никакие лягушки ей и не требуются.

Марьяша рано полюбила чтение, хотя её детские пристрастия сводились главным образом к перечитыванию одних и тех же книжек. Среди них неизменно присутствовали столь обожаемые ею повести Аркадия Гайдара во главе с «Тимуром и его командой», а также «Хижина дяди Тома», «Васёк Трубачёв и его товарищи», книжка с приключениями американского озорника Тома Сойера вместе с его дружком Геком Финном. Самой любимой была повесть «Динка», написанная Верой Осеевой и читанная-перечитанная Марьяшей великое множество раз. Даже французские мушкетёры и мужественный гладиатор Спартак не могли затмить в её душе образ девочки Динки, который лишь после долгой борьбы уступил всё же место Павке Корчагину из романа Островского «Как закалялась сталь».

Долгое время Павка Корчагин был абсолютным лидером в душе Марьяши, пока она не открыла для себя удивительный мир героев Александра Грина и Александра Беляева. «Алые паруса» и «Бегущая по волнам», «Голова профессора Доуэля» и «Человек-амфибия» невыразимо будоражили душу и воображение. Девочка с замиранием сердца представляла, что это она, а не Ихтиандр, плавает рядом с дельфином в морской глубине, она, а не Ассоль, стоит на берегу в надежде, что вот-вот появится на горизонте корабль с изумительными алыми парусами, который увезёт её в неведомую даль, где она будет счастлива с прекрасным принцем по имени Артур Грэй…

Она с жадностью штудировала всю художественную литературу из родительской библиотеки и была совершенно покорена Джеком Лондоном, благодаря которому ей внезапно открылся целый мир, населённый сильными мужчинами и женщинами, упорно добывающими своё счастье, продираясь сквозь ледяные пустыни Аляски и преодолевая немыслимые препятствия. От их приключений захватывало дух, и она грезила об опасных переходах и переправах через бурные реки Клондайка. Ей тоже хотелось быть «дочерью снегов», сильной, стойкой и мужественной, но уж точно она бы не стала причинять зла этим бедным индейцам, которых белые люди так подло вытесняли с их территорий.

Мечты девочки бурно цвели в её душе вплоть до того дня, пока в её жизни не появились «Дженни Герхардт» и «Сестра Керри», за которыми тут же последовали «Американская трагедия» с «Трилогией желания», и она с головой погрузилась в книги Драйзера, открывшие ей, что жизнь на самом деле гораздо более сложна и драматична, чем это могло бы показаться на первый взгляд.

Она думала о драйзеровских героинях и о том, как всё в жизни может обернуться, когда девушка любит и отдаётся душой и телом этой самой любви. Любовь выходила на поверку очень жестокой и мучительной вещью, от которой может сломаться вся жизнь. Но затем Марьяша вспоминала, что это ведь американцы, у них всё по-другому, даже любовь. В Советском Союзе любовь, конечно, другая, чистая и вдохновенная, совершенно не способная на предательство и измену.

Так одна за другой книги открывали перед девочкой целый мир, удивительный и необъятный, в который она вступила с распахнутым сердцем и жадным любопытством. Тогда же она открыла для себя стихи, но это не была декадентская поэзия Серебряного века. Это были стихи сплошь советские, с комсомольским задором и воспитывающей составляющей, какими были, к примеру, стихи Асадова:

…Но в одном лишь не отступай,

На разрыв иди, на разлуку,

Только подлости не прощай

И предательства не прощай

Никому: ни любимой, ни другу!

Школьные подружки Марьяши тоже все до одной увлекались стихами. Их переписывали из одной заветной тетрадочки в другую, заучивали наизусть, декламировали с замиранием сердца в девичьем кругу, где слово «любовь» произносилось с лёгким придыханием и где каждая ожидала своего капитана Грэя на корабле с алыми парусами…

Увидев, что прямо перед домом стоят, ухмыляясь, Мишка Слёзкин и Васька Градинарь, Марьяша ускорила шаг и только собралась прошмыгнуть в свой подъезд, как Васька, шагнув вперёд, встал прямо перед ней и произнёс грозно и внушительно:

– А ну покажи дневник!

Девочка остановилась и молча посмотрела на него. По-прежнему ухмыляясь, Васька продолжал:

– Ни за что не поверю, что у тебя там нет ни одной двойки!

Мишка, стоя позади дружка, строил потешные рожицы и широко улыбался, обнажая щербатый рот.

– Вы оба дураки! – сказала сердито Марьяша. – Дайте пройти!

– Пройдёшь, когда покажешь дневник! – продолжал паясничать Васька.

– И мы в нём распишемся, как твои родители! – вторил ему Мишка.

– Ага, щас! – Марьяша взмахнула портфелем и изо всех сил стукнула им Ваську по плечу.

– Ой, ой, ой! – завопил во весь голос озорник. – Люди добрые, на помощь, убивают!

Пока мальчишки продолжали куражиться, Марьяша поспешно юркнула в подъезд и поднялась на второй этаж.

Ей хотелось в тишине и одиночестве, пока родители не вернулись с работы, а братишка из детского сада, подумать об Артёме – тайном объекте её девчачьих грёз. С некоторых пор он затмил её любимых Павку Корчагина и подпольщика Овода, о котором так замечательно поведала английская писательница Войнич, но всё-таки не сумел затмить итальянского мальчика-певца по имени Робертино Лоретти, очаровавшего своим уникальным голосом всю женскую половину Советского Союза, включая и Марьяшу.

Артём, видный, рослый мальчик с тёмными курчавыми волосами и чёрными, как маслины, глазами, смотревшими на окружающий мир с одинаковой долей интереса и снисходительности, учился в одиннадцатом классе их школы и нравился всем девчонкам, невзирая даже на то, что в бытность его семиклассником они, до глубины души оскорблённые его грубостью, написали к сделанному на него в школьной стенгазете шаржу:

Магомедову Артёму силу некуда девать,

Потому-то он и любит девчонок бить и обижать!

Шарж изображал увальня, замахивающегося линейкой на девочку в белом школьном фартуке и с белым бантом в волосах.

Для подростков все старшеклассники были небожителями, на которых они смотрели снизу вверх с застенчивым благоговением, даже не мечтая вызвать с их стороны ответный интерес. Таким же небожителем был и Артём, не обращавший на семиклассниц, включая и Марьяшу, ровно никакого внимания. На переменках, когда школьный двор шумно заполнялся учениками, десятиклассники, точно некая особая каста, занимали с важным видом скамейки и, вальяжно расположившись, поглядывали снисходительно в сторону малышей, при этом вели разговоры, касавшиеся в том числе и предстоящих выпускных экзаменов, за которыми тотчас же должны были последовать экзамены вступительные.