Старьевщик - Терри Биссон

Путь к «Уткам и селезням» лежал мимо дома. На самом деле бар стоял в стороне, на полтора квартала дальше по Кленовой, то есть мне пришлось толкать тележку вверх по холму. Я хромал, в ботинке хлюпала кровь, но мы все равно свернули. Хотелось еще раз посмотреть собственными глазами, в чем дело. Может, я надеялся, что все мне просто приснилось.

Не приснилось. Внутри, как и раньше, я увидел движущиеся тени. Подъезд к дому все еще заполняли лектро с номерными знаками Бюро. Принуждение? Я остановил тележку под деревом, в тени. Вспомнил об оружии у себя в кармане – опасная улика, наверное – и сунул его в тележку, под Гомер. Суматоха разбудила ее, или, может, дом подействовал. Вероятно, она почувствовала, что близко родной очаг, настолько близко, как потом оказалось, насколько она уже больше никогда не подойдет к нему. Гомер открыла один глаз и подняла голову, собираясь завыть, и я бросился бежать, грохоча тележкой. Гомер так и не завыла, но я не остановился до самых «Уток и селезней».

Вывеска сверкала, и внутри горели огни, однако я не зашел. Не хотелось видеть ни Лоу, ни Данте. Проверил лектро. Стрелка застыла на желтом секторе, но пока не собиралась перебираться на красный. Я засунул Гомер на переднее сиденье и положил тележку в багажник.

После полуночи по мосту проехать легко. Нога вновь заболела – все из-за ходьбы. Из-за бега. Куппер стал таким горячим, что обжег мне руку. У меня возникло чувство, что ситуация выходит из-под контроля.

Я осторожно приблизился к дому Генри, высматривая машины Принуждения. Вроде чисто. Генри впустила меня внутрь, не спрашивая «Кто?». Я знал, что лифт определяет присутствие животных, и закрыл сенсор рукой, чтобы закрылись дверцы, – такой уловке я научился от матери. Возможно, единственной. Ботинок вновь наполнился кровью, сочившейся через швы. За мной оставались маленькие красные следы в виде полумесяца. Дверь в квартиру Генри была открыта. Приоткрыта. Свет выключен. Я осторожно вошел, опасаясь ловушки, а потом увидел Генри, одиноко сидящую на кушетке.

– Генри, познакомься с Гомер, – сказал я, закрывая за собой дверь.

Она не ответила. Даже не подняла головы. Она сидела, сложившись пополам, и плакала. Вначале я подумал, что ее подстрелили.

Имена двадцати человек, удостоившихся кресел у Александрийского Круглого Стола, так и не опубликовали. Всякий любопытный мог бы назвать хоть парочку, а слухи и предположения породили еще стольких, что их невозможно было бы поместить в одной комнате.

Некоторые уже прославились на весь мир (удивительно, сколько знаменитостей на самом деле могут исчезнуть на одну-две недели без единого слова). Другим еще предстояло завоевать популярность и признание. Большинство так и осталось в неизвестности. А объединяло их Соглашение и понимание, что не следует и пытаться нажиться на своем членстве любым способом, даже отвергнув его.

Делегаты прибыли в главный город северо-запада в среду. Все прилетели разными рейсами, получили пакеты с единственной страницей Соглашения и сели в лимузины, доставившие каждого в отель у аэропорта. В Соглашении излагались проект и его условия.

Проект представлялся как попытка «системно очистить канон без применения насилия». Условий выдвигалось два: конфиденциальность и анонимность. Также предлагалось две опции: «принимаю» и «отвергаю».

Принявшие предложение приглашались на завтрак в девять утра в ресторане отеля на следующее утро.

Отказов не последовало.

Вечер прошел необычно. Весь персонал отеля состоял из шести человек, не говоривших по-английски, да и вообще едва умевших говорить. Почти сразу делегаты обнаружили, что они единственные гости в отеле. Некоторые узнали друг друга по прошлым встречам или по слухам. Тем не менее разговор не завязался, и в результате все провели вечер в своих комнатах перед телевизором. Непривычно и для многих необычайно приятно.

– Что случилось? – спросил я.

Я вкатил тележку с Гомер в квартиру Генри, потом закрыл и запер на ключ дверь. Включил свет. Ночи мне уже хватило.

Генри закрыла глаза, она сидела согнувшись.

– Что случилось? – повторил я. – Ты рано пришла из школы? Тебя уволили?

Она покачала головой:

– Проводили собрание. Собачьи бега, или памятник, или еще что-то подобное. Я посадила учеников и пришла домой пораньше. Даже не делала перерывов. Никогда раньше.

– Каких перерывов? Она застонала.

– Не делала перерывов.

Она взвыла и схватилась за живот. Со свитера исчезли синие птицы, осталось только серое на сером.

– Живот болит?

Она кивнула, и я увидел, как ее глаза наполняются слезами. Они пролились, когда Генри покачала головой из стороны в сторону.

– Хуже. Я не сказала тебе всей правды! И только-то?

– И только-то? Если бы лгать было так больно, люди постоянно держались бы за животы!

Вообще-то я пошутил, но до Генри не дошло. По крайней мере она не засмеялась. Я сходил на кухню и принес ей две таблетки аспирина и большой стакан воды.

– Правды о чем? – спросил я, вернувшись.

– О Панаме. О Бобе. О себе. – Она посмотрела на крошечные таблетки и скривилась. – Они не помогут.

Но все равно проглотила их.

Генри опустошила стакан наполовину и вернула его мне.

– Плесни сюда немного виски, – попросила она. – Под раковиной.

Я действительно нашел бутылку с игривой этикеткой «Эй, милашка!» под раковиной в кухне. Выпрямившись, заметил, что штаны с одной полосой липкие и за мной все еще остаются кровавые следы. Но или нога больше не болела, или я просто привык к боли.

Я доливал виски в воду, пока смесь не приобрела светло-коричневый цвет, и вернулся в гостиную.

Генри уже выглядела лучше. Я вручил ей стакан, и она сделала изящный, испытующий глоток. Потом выпила еще, посмотрела на Гомер, спящую в тележке, затем на меня.

– Он?

– Она, – поправил я. – Гомер. Моя собака.

– Мне казалось, она в больнице.

– Она… – Я не хотел говорить, что она умирает. – Она не поправится. Я привез ее домой. Теперь что касается тебя. Ты вызывала доктора?

– Мне не нужен доктор, – ответила Генри. Глотнула еще. – Я знаю, что со мной. Мне нужны таблетки. Раз в день. Я получаю их от Боба. Но с самого рейда я его не видела. Он даже не звонил.

Я ее понимал.

– У него еще и мой альбом, – вставил я. – Какие таблетки?

– «Полужизнь». Для ребенка.

– Ребенка?

– Может, перестанешь постоянно повторять за мной?!

Генри сделала еще один маленький глоток виски, потом большой. Птицы возвращались: вначале крылья, потом маленькие тельца.