Идущие - Бентли Литтл

Как обычно, на прибрежном шоссе было полно народу. Машины проносились с такой скоростью, что глаз едва успевал их зафиксировать, и несмотря на декабрьский холод, на пляже тусовались серфингисты в гидрокостюмах и тяжко пораженные нарциссизмом культуристы. С этой стороны шоссе, на неприглядной территории, которая в лучшие времена превращается в парк, лежал на жухлой траве, сидел на сломанных скамейках типичный сброд – пьяницы, бродяги, бездомные, безработные.

Лиэм прошел мимо парка, мимо бара Банни, миновал переулок и оказался у входа в винный магазинчик. Он купил пачку «Мальборо Лайт», взял один коробок бесплатных спичек из ящика рядом с кассой и закурил, едва успев ступить за порог.

Он сделал глубокую, сладостную затяжку... Солнце в лицо, теплый дымок в легких... Что может быть лучше!

Выпустив струйку дыма, он медленно опустил голову... и увидел прямо перед собой приземистую толстозадую женщину, закутанную в неимоверное количество лохмотьев.

Она словно возникла ниоткуда, и лишь успокаивающее влияние сигареты удержало его от немедленной реакции. Несмотря на то, что никогда раньше этой женщины ему видеть не приходилось, в лице ее было что-то неуловимо знакомое, нечто такое, что заставило его подумать, что она специально искала его, и в груди зашевелились первые ростки страха.

Он огляделся, пытаясь заметить что-либо подозрительное на тротуаре или перед магазином. Мышцы непроизвольно напряглись.

Женщина наставила на него указательный палец.

– Сколько там было? – требовательно спросила она.

Он покачал головой.

– Сколько там было?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – промямлил Лиэм, отступая. Но он понял. Она возникла из ниоткуда, фраза звучала бессмысленно, но он понял, что она имела в виду, и это перепугало его до глубины души.

Надо было слушаться дочери.

Нельзя ему было выходить из дома.

Он обошел женщину и двинулся в обратный путь. Он обратил внимание, что в парке несколько одетых в лохмотья мужчин внимательно смотрят в его сторону, ждут его приближения. В том, как они стояли, было что-то угрожающее, и Лиэм свернул в переулок, решив сделать крюк. Он не очень понимал, что происходит, ему просто снова вспомнилась плотина и город, и он безотчетно ускорил шаг, стараясь убраться как можно дальше от этих бездомных.

Посередине переулка он едва не споткнулся о чьи-то ноги, торчащие из-за мусорного бака. Он резко остановился. Оборванец, расположившийся за баком, поднял голову и обнажил в улыбке желтые прокуренные зубы.

– Волчий Каньон, – прохрипел он.

Лиэм выбросил сигарету и побежал. Сердце стучало; больше всего на свете ему хотелось оказаться дома. Из-за угла жилого комплекса показалась темная фигура, и он едва успел зафиксировать, что это какая-то женщина, в то время как ноги сами несли его по переулку, мимо запущенного заднего двора старого дома, который превратили в салон красоты.

Он слышал крики, топот ног за спиной. Обернувшись на бегу, он увидел человек пять-шесть бродяг, которые гнались за ним. Легкие уже были готовы разорваться от недостатка кислорода, сердце просто грозило отказать, но он только поддал скорости. Ему было стыдно и неловко своего страха, своей трусости, но он знал, что чувство его не обманывает. Происходящее сейчас не имело никакого смысла с точки зрения нормальной логики, но имело очень даже ясный смысл в этой вселенной кривых зеркал, где он оказался с того момента, как прозвучал первый угрожающий телефонный звонок.

Нарастающий топот бегущих ног заставил его еще прибавить скорость. Уже сводило мышцы, он понимал, что долго так не продержится. Однако вырвавшись из переулка на улицу, соседнюю с его собственной, он ощутил новый прилив энергии.

Он не стал останавливаться или хотя бы замедлять движение, чтобы проверить, не отстала ли погоня. Сознавая, сколь нелепо он выглядит со стороны, Лиэм продолжал, задыхаясь, бежать что было сил – мимо ухоженных газонов, мимо автомобильных стоянок без единого пятнышка – до конца квартала. Он не мог знать, почему за ним погнались или какое отношение эти люди с улицы имеют к плотине, к городу, к тому, что произошло, но допускал, что имеют. Он не имел права отмахиваться от явлений, которые не должны были иметь места – тем более после того, что он видел.

Он добрался до своей улицы, добрался до своего дома. Переходя на шаг, он наконец позволил себе оглянуться. Как он и предполагал, сзади никого не было. Они либо махнули на него рукой, либо потеряли его из виду, либо он так сильно обогнал их. Он глубоко, с неимоверным облегчением выдохнул.

Тут на углу улицы показался необыкновенно высокий человек в драной майке и с мохнатыми наушниками на голове, и Лиэм мгновенно нырнул в дом. Сердце снова заколотилось.

Волчий Каньон.

Заперев дверь, он, весь дрожа, прислонился к ней спиной. Через секунду зазвонил телефон, от чего он просто подпрыгнул, но не сделал ни малейшего усилия, чтобы подойти к нему и снять трубку. Досчитав до пятидесяти, Лиэм бросил это занятие, а телефон продолжал звонить.

Джеб Фримэн решил спуститься на ночь в ущелье.

Он был в пути весь день, лишь дважды останавливаясь для краткого отдыха. Он шел строго на юг, впрочем, как и всю последнюю неделю. Ноги болели. Сэм, его конь, умер два дня назад, и теперь Джеб шел пешком, неся на спине и постель, и седло. Он надеялся до темноты добраться до подножия гор, но путь оказался труднее, чем он предполагал, и к закату стало ясно, что сегодня намеченной цели ему не достичь. Он бы предпочел остаться наверху, чтобы не тратить время на лишний спуск и завтрашний подъем, но здесь по ночам бушевали свирепые ветра и, поскольку он остался без палатки, единственным способом укрыться от них было спуститься вниз.

На каменистом дне ущелья он нашел несколько сухих сучьев, попавших сюда, вероятно, с весенним паводком. Он подобрал их. Выложив из камней круг, несколько веток он положил внутрь, остальные – поодаль. Потом раскатал свою постель. Поужинал он куском почти не жующейся солонины и запил ее одним глотком теплой воды из фляги.

Наверху сумерки наступали медленно, в отличие от ущелья, где темнота поглотила его лагерь еще до того, как на западе погасли оранжевые полосы заката.

Его окружала полнейшая тишина, за исключением зарождающегося ветра высоко над головой. Ни шороха бегающих крыс, ни крика птиц – ни единого признака живых существ. На этой богом забытой земле не было не только людей, но и животных.

Присев на корточки, он высыпал на ветки щепотку костного пепла, театральным жестом провел над ними рукой и произнес несколько слов. Вспыхнул огонь.

Он вздохнул. Приходится исполнять салонные трюки в отсутствие публики.

Он сделал пламя синим, потом зеленым, но это не развеяло охватившую его меланхолию. Он всегда вел как бы отшельнический образ жизни, но никогда не чувствовал себя по-настоящему одиноким. Если не всегда были рядом живые компаньоны, он всегда имел возможность общаться с мертвыми, умел вызывать духи тех, кто ушел, мог обсуждать свою жизнь с теми, кто уже завершил свой жизненный путь.