Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика - Петр Андреев

Немногословный, высокий, рыжий, всем своим видом он был больше похож на немца, чем на русского. Особой тревоги уход начальника штаба у нас, солдат, не вызвал. Но кое-кто сожалел, что не разгадал его раньше. Поговаривали, что по нашему следу он может направить немцев или устроить нам засаду. К счастью, этого не случилось. Мало ли в то время было в лесах наших разрозненных армейских групп, частей и подразделений. А немцы тогда были нацелены на захват территорий, и им в этом никто и ничто не мешало.

Когда путь пролегал недалеко от шоссейных дорог, нам был слышен лязг гусениц танков и тягачей, гул моторов машин. Как-то мы получили приказ командира полка посмотреть, кто там движется по дороге. Вышли на опушку леса метрах в трехстах от дороги. Затаились в кустарнике. Долго ждать не пришлось. Показалась одна машина, вторая, третья… Насчитали более 40 бронетранспортеров и машин с солдатами. Через час после первой из леса показалась голова второй колонны, теперь уже в основном состоящей из танков и бронетранспортеров. И так весь день шли и шли механизированные части немцев на восток.

В этот день у меня произошло непредвиденное событие. У меня была лошадь по кличке Стрела. Я решил ее отпустить покормиться. Животное лучше человека знает, что ему можно есть. Я не беспокоился, знал, насколько она мне предана и что далеко она не уйдет. Это было уже не раз проверено. Вот и сегодня она подбирала сухую траву и опавший лист, затем спустилась к берегу ручья. Через некоторое время послышался лошадиный храп. Выбежал на берег ручья, и – о боже! – у самого берега в ручье барахтается в болотной грязи моя Стрела! Все попытки выбраться только усугубляют ее положение: с каждым движением тело все глубже погружается в трясину. При моем появлении она жалобно посмотрела, вздохнула, положила голову на мох, и крупная слеза скатилась на морду. Мне показалось, что она этим сказала: «Это все…». Все попытки вытащить лошадь, даже всем взводом, ничего не дали. Кто-то предложил тащить веревками. В болотной жиже подвели под живот две веревки, и только с их помощью Стрелу удалось вытащить на берег. Все промокли, извозились в грязи, но никто на это не обращал внимания. Каждый старался как-то посочувствовать лошади, обласкать ее. А я сам, по шею в болотной грязи, еще долго собирал сухую траву, скручивал ее в жгуты, протирал дрожащую от холода свою верную боевую подругу.

Пронюшкин легко шагал впереди. Невысокого роста, спортивного телосложения, он всегда, даже в самых тяжелых условиях, был собран, всегда в чистой, ладно сидящей на нем, как будто сшитой по мерке, форме. Но главное, подкупала улыбка, никогда не сходившая с его лица. При этом на левом верхнем зубе блестела золотая коронка – фикса.

До войны служил в армии. После демобилизации три года работал продавцом и год директором магазина. Он и в директора с шестиклассным образованием выдвинулся своим обаянием. В наш уже устоявшийся коллектив вжился легко и просто. Уже в первый день службы он всеми был признан своим парнем, хотя по возрасту был на три или четыре года старше любого из нас.

За Пронюшкиным шел Сидоренко. Украинец. Вырос в крестьянской семье под Киевом. Среднего или даже чуть выше среднего роста. Широкоплечий, для своих двадцати лет казался тяжеловат фигурой. Взгляд пристальный, как бы заглядывающий внутрь. Во взводе его недолюбливали за резкость и зубоскальство. Говорил он всегда свысока. Ему ничего не стоило оскорбить товарища.

Замыкал группу Кусов. Призван из запаса. Инженер-строитель. Возраст – 25 лет. Ростом, как говорят, не вышел, но зато у него было много других достоинств. Немногословен. В любой обстановке сдержан, никогда не терял самообладания. Отличался дисциплиной. Старший по возрасту и с высшим образованием, а в те годы высшее образование в армейской среде, даже среди офицеров, было великой редкостью. До призыва в армию занимал высокую должность начальника строительного управления, а был со всеми нами на равных. Что отличало его – это живой ум. Иногда вставит в разговор одно слово, и все покатываются со смеху.

Через полчаса скорого шага лес перешел в кустарник, а затем перед глазами открылось небольшое, судя по остаткам ботвы, картофельное поле. За полем, в полуверсте, на опушке леса – деревня. Обычная деревня Брянского края. Низкие, крытые соломой хаты плотно теснились двумя рядами вдоль грязной деревенской улицы. От дома до дома забор из хвороста – тын. Огороды тоже обнесены тыном или забором из жердей. В деревне тихо. Если бы не дым над некоторыми печными трубами, можно было бы подумать, что жители деревню покинули.

Кусов предложил не рисковать. Обошли поле по опушке леса, пересекли проселочную дорогу и подошли к деревне с фланга. Здесь лес вплотную подступал к огородам. Толстенные сосны даже красовались в некоторых огородах. Затаились в кустарнике и стали наблюдать. Улица была пуста, но в домах ощущалась жизнь. То в одной, то в другой хате хлопали двери, иногда за тыном промелькнет белый платок женщины. Решили, что один незаметно проберется в ближайший дом и узнает обстановку. В деревню пошел Пронюшкин. Один раз хлопнула дверь избы, затем второй, и над тыном, приглашая в деревню и остальных, появилась пилотка Пронюшкина.

Пригибаясь под низкой притолокой входной двери, вошли в хату. Спертый воздух непроветренного многосемейного жилья удушьем сдавил грудь. Низкий потолок. Закопченные бревенчатые стены, местами оклеенные обрывками газет и листами ученических книг. Маленькие, грязные, еле пропускающие дневной свет окна. Земляные полы в выбоинах. От русской печи, занимающей добрую четверть хаты, вдоль правой стены нары, застланные грязным тряпьем. Здесь же, на нарах, лежат и носильные вещи. Никаких простыней и наволочек на подушках. Лавки вдоль стен да самодельный стол с крышкой из оструганных несклеенных еловых досок с гниющими в щелях остатками еды. Из-за трубы печки смотрели любопытные глазенки ребят.

У печки, опершись на кочергу, стояла хозяйка дома. Еще молодая женщина, но выглядела лет на сорок. Одежда грязная, в заплатках. На голове белый платок со следами коровьего помета – отпечаток коровьего хвоста. Вид отчужденный. Вести разговор об обстановке, а тем более о продуктах, видя такую убогость, не решились. Одно точно узнали, что немцев в деревне не было и нет. Поблагодарив за хорошие вести, отправились к председателю колхоза. Дом председателя находился на другом конце деревни. Низкие подслеповатые хаты, крытые соломой, стояли чуть ли не вплотную друг к другу. Между домами стоял массивный, почти вровень со свесом кровли, тын. Улица узкая. Непролазная грязь на всю ширину улицы. Ни мостиков, ни тротуаров.

Дом председателя заметно отличался от других домов деревни. Две комнаты. Дощатые полы чисто вымыты и покрыты домоткаными дорожками. Хозяин дома, мужчина лет шестидесяти, встретил настороженно. Рассказал, что в деревне немцы еще не появлялись. В районном же центре уже имеется комендатура, а в больших деревнях организуются полицейские отряды. Приобрести продуктов в деревне вряд ли удастся. Деревня бедная. Колхозники живут в основном за счет своих огородов, да и с тех платят налоги. Деньги же, поскольку со дня на день ожидается приход немцев, потеряли свою цену. Хозяйке же приказал сварить картошки. Тепло избы и сытный обед – вареная картошка с хлебом – незаметно сморили разведчиков. Как удар хлыстом, раздалась команда – «Руки вверх!». На пороге стояли два немецких солдата с автоматами у живота и двое русских полицейских в деревенской одежде с повязками на рукавах и винтовками наперевес.