Стадный инстинкт в мирное время и на войне - Уилфред Троттер

описание поведения, на котором основаны такие выводы, заняло бы многие тома.

Преимущество, которое получает новая биологическая единица от агрессивной стадности, это в основном огромный прирост силы в охоте и сражении. Защитная стадность дает стае или стаду преимущества менее очевидные, но не менее важные. Очень ценное приобретение – более эффективная бдительность. Эффективность зависит от числа наблюдателей и тонкой чувствительности стада и всех его членов к сигналам часовых. Глядя на стадо овец, невольно поражаешься слаженности их действий. Как только обнаруживается опасность, сигнал мгновенно передается по стаду и встречается нужным действием. Еще одно преимущество, полученное новой единицей, – практическое решение проблем, связанных с чувством страха. Страх, по сути, ослабляющая эмоция, однако у овец и подобных животных он развит в высокой степени в интересах безопасности. Опасность нейтрализуется включением личности индивида в стадо. Тревога становится эмоцией уже не индивида, а всего стада, и соответствующая реакция индивида возникает в ответ на импульс от стада, а не на непосредственный источник тревоги. Похоже, таким способом парализующее чувство страха отдаляется от индивида, хотя его результат может достичь индивида только в виде паники. Стадные травоядные на деле робкие, но не пугливые животные. Разнообразные механизмы, в которых проявляется эта социальная привычка, очевидно, имеют в качестве общей функции максимальную чувствительность к опасности для стада в целом, соединенную с максимально возможным сохранением атмосферы спокойствия внутри стада, так что отдельные особи могут заниматься важным делом – пастись. Весьма сомнительно, что по-настоящему травоядное животное могло бы процветать в одиночестве – если вспомнить, как непрестанно ему нужно пастись, чтобы получать достаточное питание, и как часто это занятие прерывается постоянными тревогами, если оно хочет избежать нападения плотоядных врагов. Уместно предположить, что защитная стадность – более проработанное проявление социальной привычки, чем агрессивная форма. Ясно, что безопасность высших травоядных, таких как коровы и особенно лошади и их родичи, выше по сравнению с плотоядными. Кто-то может допустить, что, не будь человека, лошадь достигла бы более высокой сложности организации; факты действительно содержат намек на такую возможность и являются любопытным подтверждением удивительного воображения Свифта.

Оставив в стороне подобные фантазии и придерживаясь фактов, мы можем кратко сказать, что у низших по отношению к человеку млекопитающих встречаются две разновидности социальной привычки. Обе очень важны для биологических видов, в которых действуют, и обе связаны с фундаментально схожими типами способности реагировать, которые придают общее сходство черт всем стадным животным. Из этих двух форм защитная, пожалуй, более полно втягивает индивида, чем агрессивная, однако обе, по-видимому, достигли предела развития на гораздо более низкой стадии, чем у насекомых.

Черты стадного животного, присущие человеку

Начиная рассматривать человека, мы сразу сталкиваемся с одной из самых интересных проблем в биологии социальной привычки. Сейчас, наверное, нет необходимости формулировать доказательства того факта, что человек является стадным животным в буквальном смысле, что это стадный вид, как и пчела, муравей, овца, корова и лошадь. Совокупность его характерных стадных реакций служит неоспоримым доказательством этого тезиса, который является незаменимым ключом к сложным проблемам человеческого общества.

Пожалуй, желательно кратко перечислить наиболее характерные стадные черты, которые мы наблюдаем у человека.

1. Он не терпит и боится одиночества, физического и душевного. Такая нетерпимость приводит к психической зацикленности и интеллектуальной инертности, которые человек постоянно демонстрирует в степени, удивительной для животного с таким емким мозгом. Как хорошо известно, сопротивление новым идеям – это, прежде всего, вопрос предубеждения, а формулирование интеллектуальных возражений, справедливых или нет, процесс вторичный, несмотря на всеобщее убеждение в обратном. Тесная зависимость от стада прослеживается не только в вопросах физических и интеллектуальных, но также проявляется в самых глубоких уголках личности как чувство незавершенности, и именно оно заставляет индивида стремиться к некоему более крупному существу, чем он сам, к некоему всеобъемлющему существу, в котором его тревоги могут найти решение и длительный мир. Физическое одиночество и интеллектуальная изоляция эффективно компенсируются близостью стада. Более глубокие личные потребности не могут быть удовлетворены – по крайней мере, в том обществе, которое мы имеем сейчас, – таким поверхностным союзом; способность к взаимодействию все еще развита слишком слабо, чтобы привести индивида в полную, греющую душу гармонию с его собратьями, чтобы они могли передавать друг другу:

«Мысли трудно упаковать

В узкое действие,

Фантазии, пробираясь через язык, пропадают»[15].

Таким образом, религиозное чувство присуще самой структуре человеческого сознания и выражает потребность, которую ни один биолог не сочтет поверхностной или преходящей. Нужно признать, что некоторые философы и ученые порой отрицали достоинство и важность религиозных порывов. Видимо, движимые желанием замкнуть круг материалистической концепции вселенной, они преуменьшали значение таких феноменов, которые не могли согласовать со своими принципами. Такой подход к религии не только оскорблял истинно научный метод, но и вызывал сильную реакцию общественного мнения против любых радикальных научных исследований природы и статуса человека. Энергичная реакция такого рода преобладает и сегодня. Можно не сомневаться, что она была усилена, если не спровоцирована, попытками придать жесткому и догматическому материализму статус общей философии. Пока система вынуждена игнорировать, принижать или отрицать реальность таких несомненно важных явлений, как альтруистическое чувство, религиозные потребности и переживания благоговения, чуда и красоты, озарения мистика, восторг пророка, несгибаемая стойкость мученика, она не может претендовать на универсальность. Необходимо решительно подчеркнуть, что религиозные потребности и чувства человека – это прямое и обязательное наследие инстинкта, с которым он рожден, и поэтому заслуживают такого же уважительного внимания и тщательного рассмотрения, как и любой другой биологический феномен.

2. Человек более чувствителен к голосу стада, чем к любому другому влиянию. Этот голос может тормозить или стимулировать его мышление и поведение. Он является источником морального кодекса человека, основой его этики и философии. Может наделить человека энергией, мужеством и выносливостью, а может легко их отнять. Может заставить его смириться с наказанием и принять палача, терпеть нищету, склониться перед тираном и безропотно умереть от голода. Может не просто заставить безропотно принимать трудности и страдания, но и принять как истину объяснения, что его совсем необязательные мучения справедливы и нужны. Именно в этом проявлении силы стадного внушения, возможно, заключается самое неоспоримое доказательство стадной природы человека. То, что существо с громадным аппетитом и роскошными желаниями в состоянии безропотно терпеть пустой живот, лязгающие зубы, голые руки-ноги и жесткую постель, уже чудо. Что же сказать о силе, которая заставляет человека, услышав от сытого и согретого, что его положение гораздо лучше, отвечать: «Как прекрасно! Как справедливо!» Перед лицом такого эффективного отрицания