Революция 1917 года и борьба элит вокруг вопроса о сепаратном мире с Германией (1914–1918 гг.) - Федор Селезнев

И.В. Алексеева, наоборот, привела целый ряд фактов, показывавших активное взаимодействие Бьюкенена и либеральной оппозиции на почве борьбы против царского правительства. Однако, подойдя к вопросу об участии английского посла в «заговоре буржуазии» исследовательница сделал вывод о том, что Бьюкенен не только не подстрекал Февральскую революцию, но и всячески старался предотвратить её «в том виде, в котором она произошла, т. е. как широкое народное движение». Максимум, на который был тогда согласен английский посол, – «маленькая дворцовая революция», направленная на то, чтобы сменить одного Романова на другого или даже оставить прежнего, но с дарованием стране конституции[231].

Помимо британского посольства И.В. Алексеева назвала ещё один центр притяжения «русской буржуазной оппозиции» – общества сближения с Англией. В этой связи она выразила уверенность в том, что выступление Бьюкенена на заседании Общества английского флага 27 октября 1916 г., направленное против «германских влияний» в России, «послужило последним толчком» к заявлениям, сделанным П.Н. Милюковым 1 ноября[232].

Как полагает И.В. Алексеева, мнение о том, что назначение Штюрмера министром иностранных дел является фактором, знаменующим изменение внешнеполитического курса России в сторону сепаратного мира, преобладала и в кругах Антанты, и среди русской либеральной оппозиции. Однако, утверждает автор, многочисленные факты, которые сторонники версии о сепаратном мире приводят в качестве аргументов укладываются в рамки обычного для любой войны зондажа мирных предложений противника. Назначение же Штюрмера на взгляд Алексеевой означало лишь то, что Николай II и Александра Федоровна желали в тот момент видеть руководство внешней и внутренней политикой в руках одного из немногих государственных деятелей, преданных династии. В свою очередь либеральная оппозиция и союзники зачастую сами инспирировали слухи о германофильских симпатиях Штюрмера и о связанных с его приходом переменах во внешнеполитической ориентации страны. Это делалось, чтобы дискредитировать царское правительство в глазах страны и в глазах европейского общественного мнения, что значительно бы облегчило впоследствии русским либералам возможность мирного, «парламентского» получения политической власти[233].

И.В. Алексеева впервые ввела в научный оборот записи из дневника, который П.Н. Милюков вел во время поездки в Англию, Францию и Швейцарию в августе – сентябре 1916 г., в ходе которой лидер кадетов вёл сбор «порочащей сепаратные колебания правительства Николая II информации в целях полной дискредитации внешнеполитической линии последнего»[234].

А.Я. Аврех при анализе проекта декларации Прогрессивного блока отметил, что включение Милюковым в свой проект слова «измена» полностью идентифицировалось с обвинением «распутинской клики и, следовательно, самого царя в желании пойти на заключение сепаратного мира с немцами»[235]. При этом «измена» верхов стала «единственной темой» речи П.Н. Милюкова 1 ноября, определившей её тональность и содержание. Впрочем, с точки зрения фактов, полагал Аврех, речь Милюкова не выдерживала никакой критики и представляла собой «окрошку из голословных газетных выдержек, слухов и сплетен, сдобренных ловкой демагогией и откровенными инсинуациями»[236]. Видимо, поэтому ученый не стал разбирать логику действий лидера кадетов.

Совсем устранилась от анализа этой речи П.Н. Милюкова Н.Г. Думова, ограничившись указанием на то, что в ней он «подверг резкой критике военную и хозяйственную политику царского правительства»[237]. Для В.В. Шелохаева речь Милюкова 1 ноября 1916 г. была только «громоотводом» от революции[238].

О стремлении кадетов предотвратить сепаратный мир ни Н.Г. Думова, ни В.В. Шелохаев не упоминают. Однако с другой стороны В.В. Шелохаев сделал важное заключение о том, что доминантой либеральной политики в течение всей войны было заявление лидера прогрессистов И.Н. Ефремова, сделанное им с трибуны Государственной думы 27 января 1915 г.: «преждевременное заключение мира было бы предательством жизненных интересов России»[239].

Эдвард Вишневски проблему сепаратного мира не затронул вообще. Резкость речи Милюкова 1 ноября 1916 г. он объяснил «дальнейшим левением страны»[240].

Новые подходы к изучению деятельности либеральной оппозиции в годы первой мировой войны предложил Ф.А. Гайда. Он рассматривает все события 1914– начала 1917 гг. сточки зрения борьбы либеральной оппозиции за политическое влияние, а, в конечном счете, за власть. Проблема сепаратного мира появляется на страницах книги Ф.А. Гайды в виде слухов, использовавшихся в этой борьбе[241].

Так, рассказывая читателю о поездке П.Н. Милюкова за границу в июле – сентябре 1916 г., Ф.А. Гайда пишет, что её целью был «сбор слухов» о попытках русского правительства пойти на сепаратный мир с Германией. Причем информация черпалась им из европейских газет и встреч с русской эмиграцией в Швейцарии, т. е. «была заранее недостоверной». Собранные Милюковым материалы якобы свидетельствовали о неких шагах Штюрмера в направлении заключения мира, но, как утверждает Ф.А. Гайда, в «действительности ничего подобного не было». Как пишет историк, «сознательная дискредитация и клевета становились основным оружием в ситуации, когда оппозиция должна была выбирать между необходимостью сохранить легальные методы борьбы и желанием не потерять политическую инициативу»[242]. Эта «клеветническая речь», считает Ф.А. Гайда, «открыла новую предвыборную кампанию»[243].