Пока смерть не обручит нас - Ульяна Соболева

Мы были слишком измотаны и голодны, чтобы задавать много вопросов. К вечеру действительно вышли к покосившемуся небольшому, деревянному дому. Из трубы валил пар и ….о боги! Нам это не почудилось?! До нас доносился аромат еды. Аромат мяса и пряностей. Охотник и его жена Грета оказались очень милыми людьми, они усадили нас за стол, отблагодарили за спасение своего сына и налили нам по тарелке супа. Ничего вкуснее за всю свою жизнь я не вдыхал и не ел.

Разомлевшие, полусонные мы задремали тюфяках в коридоре. Утром я проснулся от того, что замерз. Резко подскочил на своей лежанке. Питера рядом не оказалось. Его не оказалось и во дворе.

Когда я спросил у хозяина где мой друг, тот ответил, что не знает. Скорей всего сбежал. Но я знал Джейкобса. Он не мог сбежать и бросить меня. Мы слишком много дерьма сожрали с ним вместе, чтобы сейчас он развернулся и ушел, оставив меня одного. Более того, ушел с места, где тепло и сытно. У меня внутри появилось чувство тревоги, ощущение что здесь происходит что-то отвратительное. Что-то не поддающееся объяснению. Когда Генри ушел в лес за дровами вместе со своим сыном Элвином я решил обыскать дом…

После всего что я видел за последнее время я не считал, что меня можно испугать или шокировать… Но я ошибся. Есть нечто способное свести с ума даже самого циничного человека… свести с ума даже зверя. Ибо зверь не ест себе подобных. Меня рвало прямо на пол их кладовки, рвало так, что мне казалось я выхаркаю свои кишки и легкие вместе с содержимым желудка.

То, что я там нашел… не оставило никаких сомнений — мы попали к тем, кто уже утратил человеческий облик. Нас заманили в капкан и откармливали на убой… Откармливали теми, кого приводили сюда до нас. Ничего чудовищней этого я в своей жизни не видел. Питера я нашел неподалеку от дома в глубокой яме, заваленной ветками. Ему заткнули рот и связали его по рукам и ногам. Он мычал и кивал мне головой. Кивал, чтоб я убирался.

Черта с два я оставил бы его там по собственной воле. Спрыгнул вниз и затаился на дне ямы вместе с ним. Когда вытащил кляп изо рта и принялся развязывать руки — он взвыл от боли и закатил глаза. У него оказалась сломана левая рука и нога. Охотник и его сын специально покалечили его, чтоб не мог сбежать или оказывать сопротивление.

— Уходите, Ваше Сиятельство. Бегите сами. В лес. Бегите на Юг. В Лепрозорий. Да… да в лепрозорий. Вы уже не заразитесь… я точно знаю. Прошло слишком много времени. Лють вам не страшна… В лепрозории можно выжить им возят еду монахи. Ежедневно проезжают через границу и сбрасывают в овраг отбросы, одежду и многие необходимые вещи. Вы туда доберетесь и переждете там голод и эпидемию… Когда оцепление будет снято сможете вернуться домой.

— Мы уйдем туда вместе. Ты тоже не заболеешь. Так как много времени прошло.

— Вместе мы туда не дойдем.

— Ты смеешь спорить со своим господином? Смеешь сомневаться в моих словах?

Я затаился в яме. Уже не человек, но еще не животное. Затаился, чтобы потом резать на куски Элвина, а выбравшись наружу зарубить топором их обоих. Охотника и его жену. Двух тварей, переставших быть людьми и внушавших мне презрение и ужас одним лишь своим существованием. Потом я сжег это адово место, но Питера не вытащил… Не успел. Лес подожгли. Армия Карла Второго зачищала территорию и загоняла выживших в лепрозорий.

Я не осуждал своего дядю. Я бы на его месте поступил точно так же.

Когда все вокруг полыхало я все еще пытался связать веревку из простыней, найденных в лачуге охотника.

— Уходите! Спасайтесь! Вы должны! Вы обещали вашей матери!

Я уползал оттуда на четвереньках. Нет, не рыдал. Полз с остекленевшим взглядом, слыша, как сзади трещат деревья и как расползается огонь. Мне оставалось только одно — бежать. Бежать, как можно быстрее, утопая в снегу, преследуемый пламенем. Словно сама преисподняя гналась за мной и хотела сожрать.

В овраг я даже не прыгнул, я туда скатился и так и остался лежать на спине, глядя как вверху горят деревья и бушует пламя. Из одного ада в другой, где смерть ждала меня с распростёртыми объятиями.

Но у меня был смысл выжить, была клятва и шрам на руке в память об этой клятве, и я не собирался сдыхать после всего, что пережил.

Больные Лютью меня приняли. Как своего. Среди этих несчастных, страдающих от чудовищных болей и умирающих каждый день, оказалось намного больше Людей, именно так с большой буквы, чем среди тех, кто так себя называл и скатился на самое дно бездны.

Я схоронил там всех… Когда остался один, кружил по сараям, заменявшим им жилье и пытался не сойти с ума. Разговаривал сам с собой. С матерью, с братом и сестрой. Выйти из лепрозория я тоже не мог. Овраг со стороны Королевства был обнесен стеной, а со стороны Адора все сгорело. Оставалось только ждать… И я дождался. Дождался, когда в овраг спустились монахи. Спустились, чтобы все сжечь и отпеть тела умерших. Я убил одного из них. Убил, чтобы отобрать его одежду, его кольцо и его Святую Книгу с выбитым на ней именем. Потом натянул на него свою одежду и наконец-то выбрался из Лепрозория.

Через трое суток я вошел в королевский замок и предстал перед Карлом Вторым.

После того, как меня осмотрел его лекарь, провел дезинфекцию и полностью срезал мои волосы, которые было невозможно расчесать, он дал заключение о том, что целиком и полностью здоров, а Карл официально объявил о моем возвращении.

Это был мой самый первый триумф. Моя первейшая победа. Мой первый сокрушительный удар по Блэру.

Ведь король уже почти подписал бумаги о слиянии Адора с графством. Еще немного и Адор стал принадлежать Антуану.

Когда я вошел в залу, где собралась вся знать. Вошел твердым шагом изможденный, с черными кругами под глазами, в парике, в болтающейся на худом теле одежде, Антуан Блэр изменился в лице. Оно стало серого цвета. У него дернулся подбородок и оттопырилась нижняя губа. Он словно увидел призрак. Я пересек всю залу и швырнул ему в лицо медальон при виде которого он отскочил назад, опрокинул кресло и чуть не упал на пол. А я расхохотался… и хохотал так, что мой хохот гремел под сводами залы. Хохотал так, что многие перекрестились. Потом я наклонился, поднял медальон и покрутил его на пальце перед носом ошалевшего Блэра.

— О, я вижу вы узнали эту вещицу, дядя. От чего вы так испугались? Это ведь медальон деда не так ли? В нем спрятана прядь волос или что там спрятано? Вы знаете, что там спрятано?

Он пятился от меня назад, а я схватил его за шиворот и прошипел ему в лицо, прислоняя медальон к его щеке.

— Однажды ты сожрешь волосы с этого медальона. Я тебе клянусь, что этот день настанет очень и очень скоро.

И он настал спустя два года… Настал в тот день когда Адор объявил Блэрам войну… а Маргарет Блэр носила под сердцем свою драгоценность — Элизабет. Драгоценность, которую я собирался у них отобрать.

Впервые я увидел ее не в зале суда… и даже не в монастыре куда приезжал не единожды, чтобы посмотреть на свою будущую жену. Я увидел ее еще ребенком в колыбели… Когда король Карл решил положить конец возродившейся страшной вражде, унесшей сотни жизней.