Казачий алтарь - Владимир Павлович Бутенко

вернулись в станицу и лишь в третьем дворе упросили старую казачку пустить на ночлег. Но и в душной халупе они, донимаемые комарами, до самого рассвета не сомкнули глаз. Оба, умалчивая, оберегая друг друга, затаённо понимали, что эта встреча может оказаться последней, последней… Поспешность, с которой Яков посадил жену на машину, везущую подростков в школу младших командиров в Старощербиновскую, что было ей по пути, не позволила даже расстаться наедине. С ревнивым чувством наблюдал он, как забиралась Лидия в кузов полуторки, встреченная шуточками чубатых молодцов. Когда же машина разогналась и за пологом пыли стала меркнуть сиреневая косынка жены, неотрывно глядевшей назад, такая одинокость стиснула его сердце, что, грешным делом, подумал: лучше бы Лида вовсе не наведывалась…

Потемнело, как обычно в горах, довольно быстро. Заместитель комэска Расколин, выстроив полусотню, кратко повторил задачу рейда и повёл казаков к дальнему ущелью.

Чёрные, высоченные откосы расступались с обеих сторон. Вершины маячили вдали тёмными пирамидами, то выступая одна из-за другой, то скрадываясь. Алмазным блеском горели низкие созвездия. По-осеннему ясный и прохладный воздух, хотя август был в середине, заставлял ёжиться. По лощинам вились смутные хвосты тумана.

Двигались, прячась за кустарниками, вдоль галечного берега речушки. Вода, разогнавшаяся с тающих ледников, шумом заглушала цоканье подков. Дозорные, высланные вперёд, подождали походную колонну у брода и снова оторвались. Вместе с ними находился полковой разведчик, который уже бывал здесь утром и донёс о расположившейся в ауле вражеской коннице.

Глухая дорога оборвалась возле деревянного строения. На подъём, в глубь хвойного леса повела тропа. Отдохнувший Цыганок не сбавил шага. А идущий впереди иноходец Труфанова, с привьюченным к седлу ручным пулемётом, всхрапнул и почти пополз, припадая на задние ноги. Под высокими сводами смолистых сосен стало зябко и ещё темней. Ехали не меньше часа. Но вот тропа обогнула валуны, и за редколесьем проглянула вырубка. По колонне передали приказ командира:

— Придержать коней!

Внизу, за речкой, откуда доносился собачий лай, на всхолмлённом пространстве проступали очертания домиков. Ни в ауле, ни вблизи его движения не обнаруживалось. Расколин собрал казаков.

— Слушай мою команду! Взводу Левченко зайти с правой окраины, с тыла, на полном аллюре. И не жалеть патронов и гранат… Взвод Букарева, как только начнётся стрельба, атакует слева. Где разведчик?

— Здесь, товарищ старший лейтенант!

— Дорога от реки к середине аула широкая?

— Двойник.

— Её перекроют пулемётчики… Главное — не давайте фрицам опомниться! Командирам взводов следить, чтобы в горячке не угробили друг друга… Стрелять только наверняка! В затяжной бой не ввязываться. Отходим этой же дорогой… Есть ко мне вопросы? — Глухой, прокуренный голос Расколина зазвенел: — Товарищи! За Родину, за Сталина — вперёд!

Он первым рванул повод, пуская коня под горку. По луговине стекли к вязкому, изломистому берегу. На этот раз брод оказался глубже, — вода залилась в сапоги. Левченко со своим взводом свернул направо, обходя аул по жнивью. Общее возбуждение охватило и Якова, припавшего к шее скакуна. Он невольно ощущал, как вскидываются на скаку ножны и как выпирают в карманах штанов гранаты со вставленными запалами, как теснит грудь ремень карабина.

Вот она, грунтовка, ведущая от аула к горловине ущелья. Чётко обозначились стены ближних домов. Казаки пришпорили коней…

Окрик по-немецки! С явным опозданием навстречу застрочил автомат и захлебнулся. Казачья лавина смела пост охранения и ворвалась в улочку, запруженную подводами с деревянными колёсами и распряжёнными лошадьми. На выстрелы из дверей мазанок выбежали люди в нижнем белье, паля наугад, перекрикиваясь растерянно и озлобленно. Гранаты, посланные казаками во дворы, угомонили автоматную заполошь.

Якову бросилось в глаза, как по неогороженному садику опрометью летел к остроконечному стогу кряжистый дядька. Цыганок достал его коротким броском. Слыша за спиной надсадный храп коня, драгун завилял из стороны в сторону. Яков выдернул шашку и резким замахом рубанул по белеющей спине. На удивление легко впилась сталь в человеческое тело. Убегающий даже не вскрикнул, безжизненно рухнул ничком… Цыганок, почуяв кровь, шарахнулся, вынес на улочку. И — споткнулся, стал оседать на передние ноги. Яков рванул повод, но дончак отяжелел и лёг, елозя головой по каменистой земле. Даже под седлом было ощутимо, как судорога волной пробежала по крепким мускулам. Ошеломлённый, Яков упал рядом, сдёрнул карабин и полностью истратил две обоймы.

Между тем инородцы (наряду с немецкой, раздавалась и румынская речь) стали действовать смелей, цепью залегли на краю леса. Шквальный огонь автоматов накрыл улочку. Казаки повернули обратно. Яков, отмечая, что перестрелка не гаснет лишь на этом конце аула, что взвод Букарева почему-то медлит, второпях отвязал от луки вещмешок и пополз к околице. Короткое русское «ура» заглушил клёкот вражеских пулемётов. Послышался рёв запущенного двигателя танкетки. Яков поднялся на ноги, заметив скачущих казаков, громко крикнул навстречу:

— Стой! Меня возьмите!

Но никто в суматохе не остановился, не услышал его.

Перебежками Яков добрался до крайней хатёнки, где и догнал его Антип Гладилин. Круто осадил свою Лучину, давая товарищу запрыгнуть. Лошадь, ощутив удвоенную тяжесть, с трудом взяла рысь. За околицей их настиг Аверьян.

— Робя, аллюр три креста! Гонятся.

На жнивье, понимая, что такой подвижкой далеко не оторвёшься, Яков спрыгнул на землю и схватился за край перемётной сумы. Поспевал за Лучиной до тех пор, пока от запального, сумасшедшего бега не зарябило в глазах. Уже рукой было подать до берега, близким казалось спасение, когда от взрыва за спиной мир земной вдруг опрокинулся…

Сознание вернулось к Якову с ощущением боли во всём неподвластном теле. Пахло хвоей. Вблизи разговаривали свои. Он открыл глаза, с трудом приподнял голову. Рядом с Левченко, прислонившимся к сосновому стволу, сидели Гладилин и Аверьян, на куче папоротника лежали Труфанов, Голубенко и разведчик. Меж стволов розовел утренний туманец.

— Ожил? Ну, как ты? — спросил Анатолий Филиппович, уловив взгляд Якова. — Боялись, хана тебе… Ты меня слышишь?

— Слышу, — тихо отозвался Яков и поморщился. — Голова раскалывается… А где же остальные?

— Гм, прыткий какой, — хмуро усмехнулся Антип. — Радуйся, что сам уцелел. Можно сказать, чудо спасло! Рядом снаряд ахнул. Другого бы в клочья, а тебя оглушило… Эх, думаю, призвали Яшку на службу в рай. Оборачиваюсь: ползёт на карачках. Да назад! За тобой…

— Не бреши, — осадил балагура Аверьян. — Оконтуженные не полозят… Так и скажи, что Лучину под тобой осколком… А как пешим оказался, то пожалел Якова, не бросил одного.

— Ей-богу, не вру! На четырёх конечностях отмахивал, как пёс. Аль,