Кубинские сновидения - Кристина Гарсия

* * *

Медленно тянется кокосовое лето, навязчивые идеи завладевают Фелисией все больше, разрастаются у нее в мозгу, как нечто растительное, тупое и яростное. Она упорно твердит сыну, что солнце вредно для его легких.

– Мы живем в сердце болота, Иванито, – говорит она, закрывая ставни от зловредных лучей. – Мы дышим воздухом последней деревни.

Селия приходит к ним домой с пакетами еды и заставляет внука поесть, но Иванито почти не прикасается к крокетам или свиным тамале, которые она приносит. Он не хочет предавать мать.

В последний день августа бабушка собирает его одежду: купальные трусики с порванной резинкой, покоробившиеся сандалии, круглую соломенную шляпу. Мать обещает, что завтра они отправятся на побережье. Завтра, после дневного сна Но днем они не спят.

Как только абуэла Селия уходит, мать оживляется. Она моет и скребет кухонный пол до тех пор, пока руки у нее не становятся морщинистыми.

Она гладит простыни, как будто ждет любовника, и отчищает веранду от летней пыли. В довершение всего она раскрывает ставни.

Иванито идет с ней в лавку. На этот раз они покупают целого цыпленка, два фунта риса, лук, зеленый перец и все сладкие бананы, какие там остались. Мать готовит arroz con polio[27]и ставит бананы тушиться в духовке на ужин.

На улице цветет гардения. Иванито приставляет к ней лестницу, мать залезает по ней и нарывает целую охапку цветов. Он наблюдает, как она выкладывает цветы в ванну и натирает ореховым маслом бедра и грудь. Она расчесывает волосы, пока к ним не возвращается прежний блеск, и укладывает их в прическу. Затем надевает персикового цвета шелковый халат, еще один подарок отца, подходит к трюмо и изучает свое лицо в зеркале. Это единственное зеркало в доме. Остальные разбиты за время супружества.

– Зеркала приносят только несчастье, – тихо говорит мать. – Они хранят следы распада.

Иванито замечает у нее две глубокие складки, которые начинаются от ноздрей и заканчиваются у губ. Когда она улыбается не слишком широко, зуб, сломанный о камешек в рисе, почти не виден. Мелкие морщинки сходятся в уголках глаз. Они зеленые, думает Иванито, это для него открытие.

Он трогает мать за руку. Все лето она пряталась от солнца, и кожа у нее стала нежная и бледная, как у младенца. Ладони тоже нежные. Иванито смотрит, как мать пудрит лицо, словно гейша, и высоко на скулах растирает румяна. Она рисует себе изогнутые брови, затем красит губы в ярко-оранжевый цвет. Иванито думает, что ее лицо выглядит нарисованным, как маска на стене.

Закончив, мать моет его оставшейся водой с лепестками гардении, расчесывает ему волосы и целует в глаза и в лоб, в кисти рук и в кончик каждого пальца Она трясет над ним пудреницей, пока он не становится похожим на пирожное. Это пугает Иванито. Затем она кладет его одежду на кровать: короткие штаны и куртку, гольфы и единственную пару ботинок со шнурками. Она осторожно его одевает, как будто он стеклянный, затем ставит перед зеркалом.

«Воображение, как память, может превратить ложь в правду», – шепчет Фелисия сыну. Больше никто его этому не научит.

Иванито помогает матери накрыть стол на двоих. Они берут прабабушкино столовое серебро, хрустальные бокалы и фарфоровый сервиз с пышными золотыми листьями. Мать зажигает огарок свечи и ставит в подсвечник, в который можно вставить еще двадцать три. Иванито считает пустые гнезда для свеч.

Мать скармливает ему огромную порцию риса с цыпленком, дважды наполняя его тарелку. Иванито съедает три теплых банана в сахарном сиропе и пьет сок манго со льдом. Мать непрерывно твердит: «Ты должен представить зиму, Иванито. Зиму и ее белое безмолвие».

Иванито старается представить себе зиму. Он слышал о снеге и думает о кружевном льде, падающем с неба. Этим льдом он мысленно покрывает все и всех, кого знает. Лед на их доме, на Пальмовой улице, лед на тамаринде, лед, покрывающий корабли в доке и летящих воробьев. Лед на дорогах и полях и на побережье, где живет бабушка Лед падает на ее плетеные качели, на сестер у ее ног. Отец будет плавать по морю из белого льда, а дедушка ходить по вершинам белых пальм.

Мать высыпает розовые таблетки на оставшееся мороженое. Твердые, сладко-горькие чешуйки.

– Они придадут нам сил, Иванито.

Фелисия несет сына вверх по лестнице и осторожно кладет его на чистые простыни. Затем прикрывает ставни, ложится рядом и накрывает их обоих шелковым покрывалом.

– Закрой глаза, mi hijo. Лежи тихонько.

Потом она складывает руки на груди и они засыпают.

Селия дель Пино

Иванито все больше и больше становится похож на отца, думает Селия. Слишком высокий для своего возраста, с крупными не по возрасту зубами и длинными руками. Ему всего пять лет, но в нем есть что-то от подростка. Селия беспокоится, как бы это сходство с отцом не отразилось на Фелисии. Что может прийти ей в голову в доме с закрытыми ставнями, когда она танцует в темноте со своим единственным сыном?

В последний раз, когда Селия видела Уго Вильяверде, Фелисия была беременна Иванито. Волосы у зятя были аккуратно зачесаны назад, он был одет в отглаженную гуайаберу[28]с открытыми воротами. Селия попыталась отговорить их входить в дом. Хорхе грозил убить Уго, если тот осмелится показаться в Санта-Тереса-дель-Мар. Но зять, видимо, собирался это проверить. Он прошел мимо нее, взял бутылку с апельсиновым лимонадом из ржавого холодильника, уселся за обеденный стол и стал ждать.

Хорхе появился из спальни в тапочках и майке. Он лег вздремнуть, но теперь на его лице не было и следа дремоты. Очки у него запотели от тяжелого дыхания. Ни слова не говоря, он поднял стул и, описав им в воздухе широкую дугу, обрушил на спину зятя. Обломки разлетелись по комнате, как будто рухнуло гигантское дерево. Уго медленно встал, повернулся к Хорхе и усмехнулся во весь рот, обнажив лошадиные зубы. Потом ударил тестя кулаком в лицо. Хорхе упал на пол, по его лицу текла кровь.

– Если уйдешь с этим сукиным сыном, больше не возвращайся! – крикнул Хорхе Фелисии с пеной на губах. Но Фелисия вышла вслед за Уго. Селия вытерла смоченным платком кровь, заливавшую печальные глаза Хорхе.

К концу лета Фелисия танцует все реже, и странных высказываний у нее становится все меньше. Временами ничто не может вытащить ее из постели, из оцепенения, которое пронизывает самый воздух, которым она дышит. Селия моет дочери голову и пытается снять с нее грязную цветастую ночную рубашку, которая, как утверждает Фелисия, защищает ее от солнца. Потом она купает Иванито и расчесывает ему волосы, зная, что в следующий раз увидит его снова немытым и нечесаным.

По дороге домой с Пальмовой улицы Селия частенько останавливается у сейбы на Пласа-де-лас-Армас, оставляет у его корней апельсин и несколько монет и произносит короткую молитву за дочь. Она постоянно сталкивается с Эрминией Дельгадо, которая носит для Фелисии корзины, полные кореньев и только что сорванных целебных трав. Анисовое семя от истерии. Сарсапарилья для лечения нервов и сифилиса. Речной папоротник и ковыль, чтобы изгонять зло. Эрминия никогда не говорит о сейбе, но Селия замечает среди других трав пучок ее листьев.