Нигерийский синдром - Хельга Графф

– Зачем? – ответил он вопросом на вопрос. – Мне и так хватает.

Я вздохнула. Конечно, хватает, ведь семьи у него нет, по магазинам шляться он не любит, живет впроголодь. Зачем вообще тогда нужны деньги? Нет, ему, может, и не нужны, а мне просто необходимы хотя бы для того, чтобы рассчитаться с долгами и обеспечить себе более или менее спокойную жизнь, без упреков и террора!

Следующий день 9 мая был для нас святым, потому что к нам пришел День Победы! Мы планировали встретить его большими успехами на финансовом фронте, но, к великому сожалению, не получилось… временно… только мы все равно победим, и других мнений быть не может!

Великую Победу во Второй мировой войне наш крошечный, но весьма сплоченный коллектив должен был отпраздновать обязательно. Все мы, так или иначе, имели отношение к Великой Отечественной. Леве в 1941 году было семь, а Володе и того меньше. Левушка, будучи еще ребенком, пережил героическую ленинградскую блокаду. Его старший брат Володя, тоже по сути мальчишка, в 1944 году девятнадцатилетним юношей погиб при форсировании Днепра, и разве мог он тогда знать, отдавая жизнь за украинский народ, что коричневая чума в родственной для нас стране расцветет буйным цветом, как самые поганые сорняки, уничтожая на своем пути всё и оставляя лишь дымящиеся руины.

Разве мог кто-то предположить, что к власти придет кучка умалишенных дегенератов, набивших мошну на горбу простых украинцев, подогреваемая самой агрессивной в новейшей истории человечества империей зла – Америкой, с их таким же недалеким и преступным президентом, а как еще можно назвать человека, претендующего на всемирное господство, уничтожающего страну за страной и на корню разрушающего жизнь нормальных людей, отнимая при этом и саму жизнь у женщин, стариков и самое страшное – детей! Тогда мы этого еще не знали и даже в самом страшном сне не могло нам такое присниться! Но мы, победившие фашизм больше полувека назад, к великому сожалению, не вырвали ростки этой заразы вместе с корнями. А в те годы из трех имеющихся в Левиной семье братьев в живых остался только мой муж. Младший братишка умер, когда ему было всего шесть, тогда же, в блокаду…

Моя трехлетняя мамочка в годы войны нянчила свою годовалую племянницу. Эти две крохи сидели дома одни сутками, потому что все взрослые трудились на оборонном заводе, выпуская патроны и снаряды, внося свой ощутимый вклад в приближение Победы. И можете себе представить, этот трехлетний ребенок в определенное время делал светомаскировку, забравшись на пирамиду из стульев, чтобы занавесить окно! Мой шестилетний папа и его брат пяти лет в это страшное время пилили дрова, помогая матери, на руках которой их было трое, мал мала меньше…

Воевали все мужчины, способные держать в руках оружие: мои дяди, дедушки. Кто не мог воевать, трудились день и ночь на заводах. И уже после войны смерть продолжала собирать свой страшный урожай. В свои двадцать пять и двадцать восемь лет от приобретенного во время войны порока сердца умерли две мамины родные сестры-красавицы.

В шестьдесят лет от старых боевых ран скончался мой дядя. Во время войны он, восемнадцатилетний парнишка, был разведчиком. Их группа попала в засаду, в живых остался лишь мамин брат, единственный мальчик среди семи сестер. Его нашли в заснеженном поле с простреленными ногами и грудью, обмороженного, но живого! После госпиталя опять был фронт и уже потом тяжелейшие послевоенные годы, наполненные ужасными непроходящими болями, которые он отчаянно заглушал, заливая водкой и вином! Другой мой дядька после тяжелой контузии в полном беспамятстве ушел из жизни через двадцать лет после окончания войны.

За четыре года упорных сражений мы устелили дорогу к свободе Европы и мира миллионами жизней наших отцов и матерей, братьев и сестер, мужей и жен, детей… А сегодня эта беспамятная и бессовестная Европа, позабыв все уроки истории и тех, кому она обязана свободой, отворачивает свое сытое рыло от безумных проблем, которые создает Америка, разоряющая страну за страной, и от разумной политики нашего государства, пытающегося любой ценой сохранить хрупкий мир, потому что лучше других знает, что такое война!

Я родилась через много лет после окончания Второй мировой. Знаю о ней почти всё, много читала, но по-настоящему поняла, что такое война, когда увидела однажды ужасный сон. А может, это был и не сон?! Возможно, моя душа попала в прошлое, в тот страшный и кровавый 1941 год. Я отчетливо увидела себя одиноко стоящей на холме и сжимающей в руках связку противотанковых гранат, а со всех сторон в дыму пожарищ ко мне ползли фашистские танки! Неописуемый ужас, и в свои шестнадцать лет я вдруг отчетливо поняла, что такое война и какая же это страшная штука!

Мы заказали водки, а как же без нее в День Победы?! Подняли рюмки, не чокаясь, выпили за погибших и, чокнувшись, за оставшихся в живых. Мои друзья говорили о войне, вспоминая свое «боевое» детство и те жуткие годы, которые им пришлось пережить. В конце концов, незаметно захмелев, тонким фальцетом Владимир затянул: «Враги сожгли родную хату…». Послушав пару минут унылое завывание приятеля, ткнув «солиста» в бок, я сделала внушение:

– Вова, не надо тоски! Сегодня праздник, хоть и со слезами на глазах, но праздник, и грусти здесь не место! Есть же более оптимистичные песни, например, «День Победы» или «Катюша»!

Моя мысль достигла цели, и мы, вновь подняв рюмки за Победу, за Нашу Победу, стали втроем вспоминать слова так любимых всеми нами песен. Наше творчество начало уже действовать на окружающих, но, как мы поняли по улыбкам, не раздражающе, а наоборот, привнося в их обед элемент приятного разнообразия. Я была уверена, что нас сейчас попросят заткнуться и выведут из зала, потому что к нам со всех своих черных ног уже спешил метрдотель.

Ответственный служащий ресторана проявил небывалый интерес к такому неадекватному поведению клиентов.

– У вас праздник? – спросил он вежливо.

– И у нас, и у нашей страны! – гордо ответили мы.

– А вы откуда?

– Вообще-то, мы русские, но из Германии.

– Oh, Russia good! – улыбнулся африканец, выставив большой палец руки вверх. – America badly, – добавил он, повернув руку и опустив палец вниз.

По жестам мы поняли, что Россию он любит больше. Потом минут двадцать объясняли, что за великий праздник отмечаем. Наш черный приятель понятия не имел, что много лет назад в Европе произошла какая-то там война и победил Советский Союз, а удивляться этому было нечего. Что уж говорить об Африке, если в Европе и США большинство людей сегодня, особенно младшее поколение, понятия не имеют о событиях более чем полувековой давности!

Вдруг, как будто что-то вспомнив, он ушел, но минут через тридцать вернулся, однако не один. За ним следовал приятный мужчина, возможно, моего возраста, тоже африканец.

Он лучезарно и радостно улыбался, сверкая натуральными белоснежными зубами, и на несколько ломанном, с акцентом, хотя и очень приличном русском представился:

– Здравствуйте, я Ричард!