Хроники Вторжения - Ярослав Веров

Сеню можно было понять. Такой сумасшедший накал эротических удовольствий он переживая впервые в жизни, и открывшиеся перспективы новых небывалых наслаждений он связывал вот с этой женщиной.

А эта женщина намазывала ему шоколадным кремом горячие гренки.

Кролик, приняв странное желание никогда не разводиться за свое собственное, зауважал себя еще больше. Такое, он знал, бывает только в книжках. И он благодушно спросил:

– А сама чего не ешь?

– Кушай, Крольчонок, кушай, лапочка. Я уже перехватила.

– Ну, как знаешь, – не удержался Кролик-Сеня. – Тебе как этот евросекс?

Она пожала плечами. «Ну вот, я так и знал, – подумал Кролик. – Не получится у нас семейной жизни». И Сеня понял, что – да, у этого Кролика и в самом деле не получится. А почему? А потому, что все из-за этого гребаного евростандарта. «Ну так меняй программу, лох». Кролик и эту мысль принял за свою и меланхолична подумал: «Ну так попробуй измени. Это как иголка в стоге сена: мне подойдет, – я-то знаю, что мне подходит, – а ей нет». Тут до Сени дошло, что при огромном разнообразии удовольствий в этом мире существует не меньшая проблема программной совместимости. «Нет счастья в жизни, даже в виртуальной», – несколько поэтически подумал он.

В этом мире каждому гражданину в девятилетнем возрасте вживлялся микрочип, связанный радиоканалом с главным компьютером, и вся половая жизнь проходила под его контролем. В двенадцать лет в мозге разблокировался центр сексуальной фантазии, но блокировался центр эрекции, дабы подростки не творили сексуального насилия. В четырнадцать лет по сигналу главного компьютера включался механизм эротических сновидений. В шестнадцать лет центр эрекции полностью разблокировался и гражданин получал право вступать в законный брак. А половая жизнь вне брака не поддерживалась никаким программным обеспечением, да и вообще была запрещена государством, и это тоже контролировал главный компьютер. Для женщин компьютером был организован свой цикл созревания и половой жизни.

Но, обладая таким внушительным средством контроля за гражданами, государство ограничилось лишь управлением половой сферой. Да и то в подробности не входило. Подробности граждане себе создавали сами. Дворцы Бракосочетаний росли как грибы. Компании, создающие разнообразное программное секс-обеспечение, – процветали, да и вообще общество пребывало в сытости и довольстве.

А вот тонкости применения, так сказать, программного обеспечения были. При бракосочетании гражданин покупал главную программу, встроенную, как правило, в обручальное кольцо, по которой строились взаимоотношения в браке. К ней фирма предлагала, на любителя, кучу сопутствующих секс-программ, которые работали и дарили удовольствия только ассоциативно с главной. Пользуясь сопутствующей программой, человек мог разнообразить, скажем, свою профессиональную деятельность, например: звонит домой и, общаясь по телефону, получает сексуальную стимуляцию; или сидит за компьютером, а клавиатура ассоциируется с супругой или какой-нибудь частью ее тела – опять же стимулирует. И тому подобное. В объект стимуляции можно было превратить все – любой предмет, любой процесс, любой пейзаж. Кто к чему был предрасположен.

А предрасположенности-то никуда не делись. И повлиять на них никакой микрочип не мог. Поэтому количество разводов, впрочем, как и браков, было чудовищным.

Сеня, наконец, ухватил сложность проблемы и заскучал. Умом-то он понимал, что можно и в самом деле снова развестись и жениться, но разводиться все равно не хотел – все-таки он был из иного мира и боялся, что с другой женой вообще ничего не получится. Кроме того, любил он, бляха-муха, высоких женщин, и все тут.

Сеня поймал руку супруги и усадил ее к себе на колени.

– Отдохни, лапушка.

Он провел рукой ей по волосам и только хотел было приласкать жену, как оба мгновенно выпали в виртуальный ступор – снова начался евросекс. Из этого ласкового забытья их вывел звонок телефона – видимо, программа предусматривала срочный выход по внешнему воздействию.

Сеня вздохнул, его вновь взяло кроличье недовольство, и он, тяжело сопя, поплелся в спальню. Взял трубку и плюхнулся на кровать. Звонил Куст.

– Привет, Кроль! Ну как?

– Что как?

– Как евростандарт? Стоит мне в Тринадцатом заказывать?

– Забудь. Я такие деньги на это барахло угрохал! Один торт – десять килограмм сухих сливок! Бунгало, лимузин. А программа – фуфло. Даже пожрать не дали. Двенадцать раз перед брачной ночью – ты же меня знаешь, – ужин при свечах, половину торта употребишь. И чтоб послизывать друг у друга со всех мест. Чтоб потом по-настоящему...

– Ну, а что евросекс?

– В том-то и дело, что полная виртуальность. Только мы сходимся, что-то с мозгами делается, дурь какая-то мерещится. Удовольствие, конечно, но я так не люблю.

– Значит, не советуешь?

– Нет.

– Да-а, – разочарованно протянул Куст, – а рекламировал-то, а убеждал. Говорил – Запад, цивилизация...

– Фуфло этот Запад, если они все там так...

– А мне Гребешок про них рассказывал, что они все там в анабиозе лежат и виртуальное кино для разнообразия смотрят. А удовольствия прямо от чипа идут. У них там чип прямо на центр удовольствия ставится. Слышь, Кроль, вокруг них роботы суетятся, арабы всякие там, негры, какие-то еще латино. Обслуживают, значит. А те только лежат и балдеют. А этим доступа к их удовольствиям нет, все сплошь закодировано. За зарплату трудятся и рады.

– Да, полная демократия, – Сеня вложил свое умозаключение в уста Кролика.

– Демократия, Кролик, – это виртуальный секс! Я-то это давно знал. Не пойму только, почему ты за него так агитировал? Теперь, наверное, разведешься?

– Не твое дело, – резко бросил Сеня.

– Ну, Кроль, не ожидал. Влюбился?

– Да пошел ты, в натуре! – Сеня швырнул трубку.

Полежал, глубокомысленно созерцая потолок. Потом решил помыться. Взял полотенце и пошел в ванну. Под струями горячей воды мысли Сени обрели плавное течение. Он решил держаться и ни в коем случае не разводиться. Кролика в себе затоптать, в общем, укорениться здесь. Про то, что это не его мир, что он здесь по творческой необходимости, он и думать забыл.

А лампочка на приборчике, между тем, давно уже горела непрерывным тревожным сигналом, требуя немедленно сменить явление. Сеня ничего этого не видел, поскольку ремень на талии прокрутился, и коробочка висела где-то сзади. Сеня блаженно кряхтел, ухал, размазывая по телу душистую пену, и неизвестно, чем бы все обернулось, не нажми он случайно кнопку. Когда по своей привычке вминал, растираясь, полотенце в тело.

И он увидел сон. Он сидит в Машине, а в голове – совершенно гениальный роман, только важно его не забыть, записать скорее. Он просит у Модеста и Матвея быстрее отдать ему его вещи, его одежду, чтобы скорее домой, к ноутбуку. А Матвей говорит: зачем тебе теперь одежда, ты больше не писатель Татарчук, ты даже не человек, посмотри на себя. А Модест начинает злорадно, по-вороньи хохотать, так что кровь в жилах стынет. Сене становится страшно, он смотрит на себя, – и не видит своего тела, смотрит вниз, на ноги, а там пустота, он начинает соскальзывать в эту пустоту и – просыпается.