Ты теперь моя - Елена Тодорова

— Так рано?

— Не хочу, чтобы моя карета превратилась в тыкву, а Чарли с Семёном — в мышей, — выдавливаю из себя улыбку. — Надеюсь, ты не обидишься?

— Не обижусь… Просто думала, ты хоть до полуночи посидишь.

— Не могу, — обнимая, целую подругу в щеку. — Еще раз с юбилеем, дорогая! Ни в чем себе не отказывай!

— Постараюсь.

Отстранившись, смотрю Савельевой в глаза. Расстроенной она не выглядит — уже хорошо.

— Ну, всё, мышка. Увидимся в универе. Не провожай. Там холодно, а я в надежных руках, помнишь? — жестом подзываю ребят.

— Помню.

— Веселись, — развернувшись, быстрым шагом направляюсь на выход.

В груди расходится сердце. Рвутся в нем какие-то струны. Дыхание перехватывает.

Не хочу оборачиваться, чтобы не проводить между собой и друзьями последнюю разделительную черту. И так понимаю, что я уже не с ними. Я — другая.

А какая?

Что же творится внутри меня?

Никак не могу определить.

Полноценно вдохнуть получается лишь на улице. Втягиваю в себя холод, а чувствую, как в груди еще жарче становится. Под кожей дрожит это колючее тепло. Плечи стягивает ломким напряжением.

— Юля Владимировна, — окликает Семен, когда я резко торможу, чтобы отдышаться. — Тебе плохо?

— Нет. Нет, — мотаю головой. — Все в порядке. Едем.

Мне зачем-то срочно нужно домой. А зачем? Я не знаю. Мысленно подгоняю Чарли, а он, будто назло, щадит мотор.

Всю дорогу меня бросает то в жар, то в холод. Ощутимо потряхивает. Что это? Тревога или предвкушение?

Не пойму.

Каждое утро, перед выходом из спальни, я думаю о том, как бы избежать встречи с Саульским. Но стоит увидеть его, сердце срывается на бешеный ритм. Волнуюсь настолько, что смотреть в глаза ему не могу. А смотреть хочется. Смазываются все другие ощущения. Мысли в кучу сбиваются, мозг клинит и отключается. Лишь это жгучее желание захватывает все территории. Руководить дыханием, слухом, зрением, нюхом. Все органы восприятия на Саульского настраиваются. Отслеживают, улавливают, безошибочно узнают, вычленяют среди массы других людей.

Немыслимо. Я ведь осознаю, что это не последствия страха, не режим самосохранения. Я уже знаю, что это за ростки пробиваются и упорно прут в высоту к той самой вершине под небом, с которой я свалилась. Мне бы сопротивляться активнее, я ведь его по-прежнему ненавижу, но как-то забываются все приемы, стоит оказаться с Саулем в одном помещении. Неужели он способен настолько подавлять?

Макар глушит мотор, и я будто из транса выплываю, понимая, что мы уже дома. Покидаю машину и, прежде чем успеваю подумать, бреду в сторону мангальной. Сауль сегодня находится там один. Курит и, судя по стакану с янтарной жидкостью, выпивает.

Приблизившись, стараюсь смотреть ему в глаза. Он, сохраняя неподвижность, с меня тоже взгляда не спускает.

Я нарываюсь? Или иду на опережение?

Сердце пускается в безумную скачку. Зашиваясь от волнения, ломится наружу. Но заставить себя остановиться и пойти в обратном направлении не могу. Подхожу совсем близко. Во мне натянут каждый нерв, в то время как Саульский выглядит совершенно расслабленным. Сидит, откинувшись на мягкие подушки плетеного дивана. Поднося к губам сигарету, неторопливо, с очевидным наслаждением глубоко втягивает табачный яд. Я невольно прослеживаю весь процесс этого действа. И, когда так же медленно выдыхает, с безотчетным наслаждением вдыхаю едкую сизую дымку.

Мне привычен этот запах. Он мной уже любим. По коже трепет проносится, когда заглатываю его в себя.

Я в плотном плаще промерзла, а Сауль, кажется, вполне комфортно себя чувствует в одной лишь рубашке. Знаю, если коснусь его, даже через нее, почувствую особый жар его кожи. Он всегда горячий.

Стоит об этом подумать, по телу вторая волна дрожи скатывается. Я прочищаю горло, думая о том, что должна как-то обозначить цель своего вторжения.

Слышу за спиной треск и шорох. Макар и Семен следом притащились. Хочу приказать, чтобы убирались, но вовремя вспоминаю, что так действовать нельзя. Иду на хитрость, подчеркивая главенство Сауля.

— Скажи им, чтобы оставили нас одних.

Он очень долго изучает мое лицо, прежде чем перевести взгляд на охрану. К тому времени, как едва уловимым кивком головы отпускает парней, мое волнение достигает агонизирующего пика. Я уже не могу скрывать, как сильно частит мое дыхание. Не могу контролировать то, что выдают глаза.

И даже когда охрана удаляется, овладеть собой не получается. Разгулялось сердце. Выстукивает не просто в висках, по всему телу резонирует этот сумасшедший ритм.

— Угостишь? — показываю на сигарету.

Говорят же, что курение успокаивает. Возможно, и мне поможет.

Сауль щурится и продолжает молчать. Когда я сама тянусь за сигаретой, он просто отводит руку дальше. Мое сердце, определив, что ребра ему не проломить, устремляется наружу через горло. Клянусь, никогда в жизни я не чувствовала себя настолько взволнованной. Во рту стремительно пересыхает. Пальцы рук разбивает дрожь. От напряжения трясется все мое тело.

Я хватаю со стола стакан Саульского. Спешно делаю жадный глоток, опасаясь того, что он отберет его у меня. Изысканно, как показывают в фильмах, не получается — проглатываю ядреную жидкость с кашлем. Лихорадочно захватываю воздух, а его как будто становится недостаточно. Несколько серий вдохов и выдохов требуется, чтобы возобновить нормальное функционирование легких. Но, встречаясь с Саулем взглядом, я быстро совершаю еще один обжигающий глоток. После него из глаз пробиваются слезы. Жидкий огонь срочным товарняком разносится по всему телу.

Я чувствую себя одновременно легко и тягостно. Душа готова взлететь, но внешняя потяжелевшая оболочка не дает. Наверное, это нормально. Такие ощущения мне незнакомы, так как я никогда серьезно не напивалась. А сегодня на нервах слегка дала лишку: шампанское, маргарита, виски.

Смутно помню, как Сауль отнимает у меня стакан и отставляет его обратно на стол. Отдышавшись, пытаюсь сфокусировать взгляд на его лице.

Хочу удивить его. Хочу вывести из равновесия.

Шагаю совсем близко. Он не шевелится, давая возможность протиснуться между его расставленными коленями.

Боже, что я творю?

Ну, он же ко мне приходит, когда ему нужно. Почему мне нельзя?

— Можешь сегодня быть со мной добрым? — шепчу, склоняясь к его лицу. — Можешь?

Не хочу переставать его ненавидеть. Но в то же время, должна признать, хочу его.

— Если надо, я покричу, чтобы все думали, что ты меня снова воспитываешь.

Саульский приподнимает бровь и продолжает молча меня разглядывать. Мне неуютно. Я смущаюсь. Но и эти ощущения лишь подогревают возбуждение. Неловко приземляю ему на плечи ладони. Горячий — ощущаю сквозь плотный хлопок. Хочу наголо коснуться. Кожа к коже. Глядя в мерцающие темнотой глаза, скольжу ладонями к шее. Затаив дыхание, веду пальцами выше и ныряю под белый воротник. Шумно выдыхаю. Чувствуя, как внизу живота скапливается жар, инстинктивно сжимаю бедра.