Поцелованный богом - Лариса Соболева

Парень смерил его с головы до ног придирчивым взглядом:

– Сколько дашь?

– Штуку.

– В залог что оставишь?

– У нас будет твоя моторка, а у тебя наш джип.

– Идет.

Сергей дал задаток пятьсот рублей, остальные обещал после прогулки. Сели в лодку и отчалили. Обогнув дебаркадер, вернулись к нему поближе, заглушили мотор, Сергей приставил бинокль к глазам, через минуту усмехнулся:

– С этой стороны неплохой подъем... или спуск... Трап уходит прямо в воду. Заводи мотор, Зяблик. Ужинать будем на дебаркадере.

Они вернулись на пристань. Расплатившись, Сергей поинтересовался у парня:

– А как насчет рыбалки? На ночь можно взять моторку? Договоримся?

– Вполне, – согласился тот, предполагая, что плата будет щедрой. – Только если сетями думаете ловить, рыбинспекция накроет, тогда вам не поздоровится, а мне моторки не видать.

– Не-не, – рассмеялся Сергей, – мы ж не ради рыбы. А есть лодка с веслами и мотором? Хотелось бы и руками поработать.

– У нас все есть. Когда берете?

– Сегодня. Часиков в десять вечера.

– Заметано. Но залог опять понадобится.

Сергей залез в джип, Ренат тронулся с места, выехал на заасфальтированную дорогу и помчался к городу.

Маргарите Назаровне не лежалось и не сиделось. Ее спасли мальчики, спрятали, должна же и она их чем-то отблагодарить. Порыскав по полкам старого холодильника и шкафчикам, она нашла кое-какие продукты и стала к плите. Ребята прибыли голодные, привезли два пакета с едой, но ели то, что приготовила Маргарита Назаровна. Когда она вышла кинуть собаке остатки, услышала, как с Ренат казал:

– Поражаюсь ее стойкости и мужеству. Откуда это в Маргарите Назаровне?

«От матери, конечно, – подумала она. – Ну, еще и от бабки».

Яуров успел вернуться до побудки, значит, никто не заметит, что он отлучался. Сразу же заехал к комиссару, доложил обстановку.

– В таком случае, не будем делать крюк, – сказал Силантий Фомич. – У нас нет никакой связи, отряд малочисленный, в нем царит разброд, оставаться здесь еще хоть на день нельзя, это может плохо кончиться. Пойдем к своим. По моим расчетам, наши должны быть недалеко. Поднимай отряд, скажешь, я велел собираться.

Перепитые бойцы тяжело собирались, впору было отлежаться, а выступить завтра рано утром, но комиссар толкнул речь, старый агитатор умел заставить людей не только слушать его, но и повиноваться.

Васька влетел к брату, Петро как раз застегивал портупею:

– Где она?!

– Кто? – Петро сделал вид, что не понял, о ком идет речь.

– Девка, что меня без глаза оставила!

– А... – протянул Петро, одергивая гимнастерку. – Проиграл я ее вчера.

– Как проиграл?! – взревел Васька и тут же схватился за глаз, который болел от любого резкого движения и даже от малейшего повышения голоса.

– А так, – с вызовом ответил Петро. Васька озверел, у него задергались губы, единственный глаз загорелся нехорошим огнем. – Но, но, но! Ты это брось: на брата злобой дышать. Хошь, бери любую, мы подождем. – Отсудил его пыл старший.

– У кого она? – процедил Васька.

– Бедоносец выиграл.

А Бедоносец честно сознался:

– Продал. Коль выручка идет – чего ж отказываться? Мне и так девки с бабами дают. Яурову ее продал.

Васька помчался к Яурову, тот не хотел говорить на эту тему, однако братец командира на себя был не похож, будто потерял вещь немалой стоимости.

– Сбежала дивчина, – сказал Яуров.

– Как сбежала? – конечно, не поверил Васька.

– Да я хотел ее в хату определить, сказал, чтоб обождала, договорился, выхожу – а ее и след простыл. Где ее ночью искать?

– Врешь, – зло процедил Васька. – Не для того ты ее покупал, чтоб она сбежала. Спрятал, да?

– Ищи, – бросил Яуров, седлая коня. – А я правду сказал.

И ведь Васька искал! Он бегал по хатам, заглядывал во все углы, загоны для скота, сараи, амбары... Пока Петро волевым усилием не заставил его стать в строй, а не позориться перед отрядом из-за какой-то бабы. Главное, никто не мог понять, зачем ему дивчина. Ну, глаза лишила, так на то и война, тут каждый обороняется, как умеет.

Она научилась понимать непривычный язык – вульгарную помесь русского с украинским. Научилась доить козу и не умирать от страха, что бородатое и рогатое животное боднет ее прямо в лоб, а то и копытом даст. Научилась различать, какую травку клюют куры, собирать ее и рубить большим ножом на пеньке. Научилась строчить на машинке, обновляя вещи, штопать, ставить тесто и печь хлеб, когда была мука, ходить летом босиком, чтоб не стаптывать обувь. Научилась носить непривычную «одежу», которую дала ей мамаша, это были «наряды» сбежавшей дочери. Научилась топить печь камышом, менять вещи на соль, крупу и сахарин, при этом торговалась не хуже мамаши. А купить ничего нельзя было, только выменять на черном рынке. К счастью, у Кати было что менять. Но, доставая ту или иную вещь, она обливала ее слезами, вспоминая расстрел семьи. Многому она научилась, только чего это ей стоило! Поначалу мамаша хваталась за щеку и причитала:

– Ты ж ничого не вмиешь. Як же з Назаром жить будешь?

– А вы покажите, я научусь.

Катя имела терпение и волю, знала, что по-другому теперь не будет, надо приноравливаться. Достаточно примеров, когда аристократы лишались почестей или сами уходили в народ, терпели нужду и при этом проявляли мужество.

Так прошло три года, три тяжелых и страшных года, когда всадники на горизонте приводили в ужас население хутора, будь то белые, красные или других колеров. При появлении бойцов мамаша прятала Катю в подпол, берегла для сына. Она и кур прятала – соорудила загон на заднем дворе, а за тем загоном место для козы устроила, все тщательно маскировала, загораживая рухлядью, чтоб лиходеи не перебили живность. Собственно, хата бабы Фроси не привлекала военизированных грабителей, вид у нее был не зажиточный, но старуха заранее ограждала себя и невестку. Катя поражалась ее изворотливости, уму и хитрости. Мамаша слыла знахаркой, шептавшей заговоры, за это люди платили ей продуктами. Катя очень пугалась, когда мамаша болела, остаться одной она боялась, поэтому ухаживала за бабой Фросей с редкой самоотдачей.

После урагана всегда наступает затишье, наступило оно и после войны, правда, весьма относительное. Отгремели пушки, но кровь лилась еще долго, при этом сложно было понять, чего хочет новая власть. А люди восстанавливали свои хозяйства, они хотели трудиться. Милька – бывшая невеста Яурова – и ее подружки отнеслись к Кате весьма враждебно, как к пришлой, которая посмела отнять у них казака. Милька, девка ядреная, телом справная, с наглым характером, встретив однажды Катю, дерзко заявила: