Ведьма из яблоневого сада - Елена Арсеньева

Жизнь деревенская текла, август наливался спелостью, какяблоки, козы еще пуще толстели, утренние дороги стелились под ноги Алёне,количество плюща на стенах уменьшалось. Порой она не могла добраться доособенно высоко забравшихся побегов, и тогда приходилось тащить раздвижнуюлесенку, такую старую и шаткую (может, даже столетнего возраста), что назватьее привычно стремянкой язык не поворачивался. Музейная редкость ходила подногами ходуном, Алёна старалась не смотреть вниз, а иногда даже звала Марину подержать«эту пакость». И вот наконец практически все плети были ободраны, осталасьтолько одна, повисшая над водостоком. Алёна ходила, ходила вокруг да около,придумывая, что можно поставить на стремянку, чтобы и жизнью не рисковать, и доплюща добраться. И вдруг до нее дошло, что она напрасно ломает голову: к тойплети можно подлезть со стороны крыльца.

Она обежала дом (истребление плюща велось со стороны двора,отчего-то именно там он чувствовал себя привольней всего), вышла на крыльцо ивзобралась на каменную скамейку под водостоком. Потянулась… Нет, не достать.Да, незадача… и стремянку на скамью не поставишь – раздвижные ножки шире, чемскамья. Так, а если взобраться на столбик ограды? Он каменный и всяко надежнейстремянки.

Хорошо иметь такие длинные ноги. Р-раз, два – и Алёна ужепочти на высоте второго этажа. Ого, снизу и не видно было, что водосток такгусто заплетен плющом. Теперь понятно, почему во время дождей потокиустремляются не в водосточную трубу, а прямо на скамью внизу, которая вся мхом порослаот сырости. Плющ просто-напросто забил водосток! А желоб сделан очень разумно –он широкий, каменный, глубокий… Тоже XIV век, само собой. Алёна вынула из-запояса предусмотрительно сунутые туда перчатки и взялась за тугие побеги плюща.Рванула, помня, как крепко вцепляется он в стены, – и едва не свалилась: целыйбукет плетей легко оборвался и остался в ее руках. Оказывается, плющ не закамень цеплялся, а за какую-то тряпку, сунутую в водосток. Ну и шуточки! Комупонадобилось сюда ее совать? А может, она со второго этажа свалилась? Скажем,кто-то что-то уронил из окна. Пыль вытряхивал – и уронил и поленился доставать.Вполне вероятно! Куда тряпка упала – не заметил.

Стоп-стоп! Так, а ведь и не тряпка вовсе, а какая-топрорезиненная ткань, да еще вдобавок в нее что-то завернуто… Банка! Стекляннаябанка с притертой крышкой!

Таких банок темно-желтого цвета стояло на шкафу в кухне пятьштук. Алёна с Мариной еще в позапрошлом году нашли их на чердаке, вымыли иводрузили на шкаф. Банки обладали поразительной герметичностью. Алёна сунула водну из них только что купленный лавровый лист и веточку тмина (во Франциилаврушка продается отчего-то только в сочетании с тмином), и теперь, стольковремени спустя, он выглядел как молодой, а лавровый листочек, забытый в шкафу,вылинял и иссох. Увидев эти банки, зашедшая как-то в гости соседка Жанин, женадобродушного Жоффрея, разохалась: точно такие были когда-то у ее свекрови, ещес довоенных времен, но потом все как-то побились, а ведь это совершеннонеобыкновенная посуда. Жанин так причитала, что Марина расщедрилась и подарилаей одну банку. Подарила бы и больше, но ведь и банки, и сам дом ей непринадлежали. Правда, Брюны, его хозяева, окончательно забыли свою бургундскуюсобственность, но все же Марина и Морис всего лишь снимали очаровательныйдомик. Переговоры о покупке шли, но еще не завершились, так что Маринараспорядилась чужим добром. Но радость Жанин была такой искренней!

– Слушай, – сказала Марина после ее ухода, – а что, еслимадам Брюн помнит, сколько банок было на чердаке? Приедет и увидит, что их нешесть, а пять?

Марина окончила в Сорбонне юридический факультет, сейчасготовилась к экзаменам на звание адвоката и по этому случаю заделалась страшнойзаконницей.

Алёна утешила ее, мол, вряд ли мадам Брюн помнит такуюерунду, как количество стекляшек, стоявших на чердаке, но у Марины при взглядена верх шкафа, куда были водружены оставшиеся банки, делалось такое озабоченноевыражение, что сейчас Алёна искренне порадовалась находке. Шесть было – шесть ибудет! И радость ее в первое мгновение даже заслонила изумление: да кому же изачем понадобилось засунуть банку в водосток? Вот уж ее-то совершенно точно немогли нечаянно уронить из окна второго этажа – она же вдребезги разбилась бы.Спрятали, именно спрятали, обернув сначала куском прорезиненной ткани. Ипрятали, кстати, совсем не банку, а то, что лежало в ней. Оно тоже обернутокуском прорезиненной ткани. Свернуто в трубку. Что-то вроде тетрадки.

Как достать? Нужно достать!

У Алёны даже руки затряслись от волнения и нетерпения. Имысли не возникло в голове – кому-то сказать о находке. Марину, к примеру,позвать. То есть, если бы она нашла пачку денег или россыпь золотых монет,разумеется, заорала бы, позвала: клад, мол. Но тетрадь… Нет. Нет! Рот будтосудорогой свело. Наша героиня силилась выдрать из банки сверток, но никак немогла. Черт, разбивать придется… Она уже была готова грохнуть банку о крайводостока, но одумалась. Тогда находку в тайне сохранить не удастся. Надо набратьсятерпения. Спуститься тихонько, чтобы никто не видел, чтобы никто не понял…

Ее вдруг словно ткнуло чем-то острым в спину. Алена резкообернулась – невдалеке, прислонившись спиной к каменному основанию небольшойchapelle [17], стоял мужчина лет сорока в джинсах и линялой, некогда бывшейсиней майке. У него была весьма неожиданная здесь, среди темноволосых и смуглыхбургундцев, внешность типичного крестоносца-северянина. Его бритая головаблагородной формы так и просилась под шлем с плюмажем, а свирепый чеканныйпрофиль должен был наводить ужас на сарацин, которым довелось бы увидеть его заподнятым забралом… И для многих, без сомнения, это было бы последнее, что ониуспели разглядеть в своей злосчастной сарацинской жизни.

«Lumen coelum, sancta rosа [18]!» —

Восклицал он, дик и рьян,

И как гром его угроза

Поражала мусульман.

Без Пушкина Алене никуда, уж конечно. Кстати, вроде бы онауже видела мужчину, его лицо… причем именно под шлемом…

А вот и нет. Не под шлемом, а под каскеткой, повернутойкозырьком назад. Да ведь он же – тот тракторист, который пристально и недоброразглядывал ее на дороге в Нуайер! Сейчас смотрит тоже пристально, но отнюдь ненедобро. Ну да, стоит внизу, и Алёнины ноги – главный объект его созерцания.Невозможно, просто невозможно недобро смотреть на женщину с такими невероятныминогами! И выражение серых глаз у него растерянное. Похоже, он сожалеет, что невоздал должное даме, когда она была нынче утром поблизости от него.

Алёна, честно сказать, тоже жалеет, что бегала так быстро.Дождь дождем, но…