Права животных и порнография - Эрик Дж. Миллер

Вторая ночь прошла почти как первая, только теперь она не хныкала, а стенала. Он принял на полдозы таблеток больше и все равно, казалось, никогда не уснет. В душу закралось застарелое раздражение, он начал на нее сердито поглядывать, но затем сознание затуманилось, и он подумал, что, если на секунду все от себя отпустит, заснет. В палатке было слишком жарко, и стоял странный запах. Он сказал себе, что это все не важно; сказал себе: спи. В конце концов вынул еще таблетку, и тут уже окончательно отбыл, хотя в таком диком количестве таблетки дали чувство некоторой дурноты.

На закате следующего дня она сидела сгорбившись, очень бледная и, закусив губу, старалась не плакать. Он подумал, что ее щеки, вроде, немножко стали потоньше, и улыбнулся. Он набрал грибов и преподнес ей сюрприз: бульонные кубики, которые он тайно взял с собой и теперь заправил ими воду в кастрюле над костром.

В ту ночь в ее желудке завывало столь чудовищно, что он проснулся. Снаружи слышалась суетливая беготня, как будто она своим бурчаньем в животе распугала в лесу все зверье. Заснуть больше не удалось, хоть он и принял еще таблетку.

На следующий день она была еще мрачнее. Не плакала, сидела по-турецки, качаясь взад и вперед, и говорить с ним более трех слов кряду отказывалась. Иногда у нее глаза закатывались к небу и вращались, словно она там что-то ищет.

– Слушай, ты меня не пугай, – сказал он. – Со мной все о'кей, так что я знаю: с тобой тоже.

Она устремила взгляд на него, но ее глаза странно прыгали, и он на самом деле испугался.

– Этот голод… – сказала она. – Ты даже и вообразить его не можешь.

Даже он не находил диету из ягод и грибов достаточно сытной.

– Вся эта проблема у нас только в голове, – говорил он, когда они сидели, ели обеденную порцию. – А пища должна быть лишь источником необходимых веществ и калорий. А так, в жизни есть вещи и поважнее.

Она неотрывно смотрела на кружочки резаных грибов, усыхающие на противне над огнем.

– Например?

– Ну, – сказал он. – Любовь. Секс.

– И все?

– Надо подумать. Нет. Еще есть удовольствие от сна.

– Любовь, – пробормотала она. – Секс. А потом выспаться.

Так прошло еще несколько дней. Она все так же помалкивала и часто устремляла взгляд в небо. Иногда удалялась в лес, и он не ходил за ней, считая, что она там писает и какает. Его собственные фекалии сделались жидковаты; это его обеспокоило. Хотя вообще-то он вполне мог представить себе жизнь во всей ее красе вообще без необходимости гадить. Подумав так, он тонко улыбнулся.

Она сидела на бревне и, глядя себе в колени, что-то шептала. Ему уже приходило в голову, что еще через пару дней она, чего доброго, пойдет охотиться и готова будет кого-нибудь убить, но вот получится ли у нее – сие сомнительно.

Он приглядывался к ней, не стала ли потоньше, и, вроде, находил места, в которых ее стало меньше. Живот, груди, верхние части рук. Да точно: там и кожа как-то обвисла, но ничего, эта дряблость потом пройдет. В один прекрасный день она снова станет той, на ком он женился. Он про себя улыбнулся и погрузился в сон наяву, в котором она лежит вниз лицом на кровати с подушкой под животом, повернув голову, смотрит на него и говорит: «Спасибо тебе за то, что ты сделал для нас. А теперь трахни меня в зад».

Следующую ночь он спал плохо. Таблеток принял полную двойную дозу, но все равно пребывал в полусне, и все время казалось, что она не спит и изучающе на него смотрит. Утром у нее глаза были запавшими да и все лицо было каким-то запавшим. Несмотря на усталость и неотступный голод (хотя про себя он не называл это голодом), настроение у него было приподнятым.

– Ты хорошо выглядишь, – сообщил он ей. – Мы делаем успехи.

Она кивнула. Все нутро у нее взвыло. Он отступил.

А вечером в ней появилась нежность. Сидели у костра, она к нему прижималась. Да уже и днем ходила по пятам, не плакала, не ругалась, и он решил, что переломил ситуацию. «Ах ты, мой сладенький», – вновь и вновь шепотом повторяла она. И таким еще голосом, будто это припев колыбельной. Он ощущал приятную сонливость, такую, что просто жалко было упускать. В палатке полез за таблетками. Коробка оказалась почти пуста. Он принял одну, потом для гарантии еще две и снова сел с нею рядом. Она глядела на него такими глазами – в них так и виделось ему пламя любви. Он, уже в полусне, подумал, какой у нее взор пронзительный. И такая в нем любовь, что, не будь он уже такой сонный, непременно бы припал к ней и нежно поцеловал.

– Что-то мне нехорошо, – словно издали услышал он свой голос. И впрямь: все кружится и тошнит, тошнит…

– Приляг, – сказала она. – Тебе станет лучше.

Она по-прежнему смотрела неотрывно. Улыбнулась. Тут он почувствовал, что в ее взгляде не совсем любовь, скорее какая-то алчба. Это сбивало с толку, слегка пугало, но, когда она стала клониться к нему, он верил, что она о нем позаботится.

Не желая того, он проснулся. Внешний мир был темен; вместе с тем он чувствовал, что с одного боку как-то горячо. Веки снова упали, прежде чем он успел что-либо рассмотреть. Он чувствовал, что непременно должен заставить их подняться, и силился это сделать. Вверху – световые пятнышки – звезды; и недоумение: как он оказался снаружи палатки. Он повернул голову набок и, увидев более яркий свет, понял, что смотрит на костер, который жарко пылал. Глаза слипались. Он вознамерился поднять руку и протереть их, но рука не двигалась. Ноги тоже.

«Какой странный сон», – подумал он. Однако чувствовалось, что это не сон, и надо бы взглянуть еще раз. Он сильно зажмурился и разлепил веки. Что-то было явно не в порядке. Желудок горел от голода, голова такая легкая, что рвется ввысь. Хотелось крикнуть, позвать ее. Нужно было, чтобы она подержала его голову, сказала ему, что все в порядке. Он опять начал плыть, терять сознание, но тут что-то стало царапать ногу и испугало его.

Он моргнул, глянул, и увидел там жену на коленях. Она закатала ему штанину и обмывала ногу ниже колена. Пытался было гнать видение, считать его сном, но понимал, что все не так просто. В ее лице было что-то ужасное, какое-то преувеличенное выражение голодной алчбы, которую он уже видел в ней несколько раньше, вечером. Прямо как сумасшедшая. Он решил, что лучше бы встать и отойти от нее, но, попытавшись, обнаружил, что не может. Не может даже дернуть ногой, чтобы вырваться из ее рук. Она посмотрела на него, и выражение алчбы тут же сменилось тем, в чем он разглядел печаль.

– Что происходит? – попытался он спросить.

– Прости, – сказала она. – Я думала, тебе будет достаточно, ты будешь спать и ничего не почувствуешь.

– Чего не почувствую?

Она опять бросила взгляд на его ногу. Печаль с нее слетела, вновь воцарилась алчба. Она отбросила тряпку, которой протирала кожу на ноге, и подняла нож.

– Я говорила тебе, что ты не понимаешь, какой у меня голод. Я постараюсь много не брать. Хотя тебя вообще так мало… Но, может, мне все-таки хватит, чтоб продержаться эти последние несколько дней. И я не дам тебе истечь кровью. Прижгу огнем.