Ничего, кроме личного - Лана Барсукова

после чего она заплакала.

– Простите, мне так стыдно. Я же практически не пью.

– Это понятно, – участливо сказал он. – Если бы пили регулярно, алкоголь стал бы элементом вашей пищевой цепи, и вам бы не было сейчас так плохо.

Женщина посмотрела на него с уважением.

– Вы ученый? – спросила она.

– Нет, чиновник. А вы?

– А я помощник нотариуса.

– Ого, никогда не встречал представителей вашей профессии.

Женщина улыбнулась, сочтя это за комплимент. Рвота явно облегчила ее положение.

– Да это не профессия, просто работа. Бумажки подай-принеси. Господи, далеко еще?

– Нет, уже рядом, вот мой дом.

В лифте женщина активно переминалась с ноги на ногу, а Никанор Иванович тактично делал вид, что не замечает ее страданий.

Наконец он открыл дверь квартиры. Женщина рванула вперед, интуитивно отыскивая туалет. По дороге она сбила Мусю.

В туалете журчало так долго, что Никанор Иванович успел успокоить Мусю и сварить кофе. Наконец женщина вышла, сияя.

– Огромное вам спасибо! Можно сказать, спасли от позора.

– Давайте сменим тему. Кофе хотите?

– Не откажусь. Просто день такой выдался, сплошные скандалы. Надо было стресс снять. Думала, напьюсь и полегчает.

– Сняли?

– Что?

– Стресс.

– Ну да, когда мечтаешь о туалете, все остальное отступает, – засмеялась женщина.

На вид ей можно было дать лет сорок. Никанор Иванович отметил ямочку на подбородке и не сутулые плечи. Он налил кофе в праздничные чашечки.

Женщина как-то резко протрезвела, будто оставила весь алкоголь в унитазе. Она пила кофе и рассуждала:

– Просто выпадают такие дни, когда на душе темно. В такие дни кто-то вешается, а кто-то напивается. По мне так лучше последнее.

Собеседник кивнул.

– А замечали, что в такие дни ничего особенного не случается? Все, как обычно, но тоска заедает. Лезут в голову разные мысли о том, о сем, о пятом, о десятом. И ведь вроде все хорошо, но вдруг жизнь кажется стремной, хочется фарта, чтобы повезло.

– Ну на фарт надеяться – стратегия проигрышная.

– Для обычных людей это да. Как говорится, не дождетесь. Жизнь стала какой-то странной. Везет только моральным уродам. Не замечали?

Никанор Иванович подумал и кивнул.

– Сейчас, чтобы тебе повезло, надо быть из меньшинств.

– Каких?

– Любых. Из нацменьшинств. Или из сексуальных меньшинств.

Никанор Иванович вспомнил про Тихона Ерофеевича и вновь кивнул.

– Все-таки в либеральной идеологии есть какой-то изъян, – продолжала женщина. – Иногда хочется, чтобы все было как-то строже. Нормальным женщинам мужчин не хватает, а они геев защищают.

Никанор Иванович понял, что она не замужем.

– И противно, что те даже не скрываются. Прямо как нормальные люди живут, общество не ставит их ни в какие рамки. Все-таки это плохо кончится.

Женщина оказалась разговорчивой, сползающей в озлобленное морализаторство. В трезвом виде она нравилась Никанору Ивановичу меньше, чем в пьяном. Он стал тяготиться ее обществом. Ямочка на подбородке уже не спасала. По сути, он придерживался тех же взглядов, но почему-то выслушивать это от другого человека оказалось неприятно.

– Что же с ними делать? Раз они уже есть. Не убивать же.

– Речи нет, чтобы убивать. Просто они должны осознавать свою неправильность, ущербность. Держаться скромнее, что ли. А то ведь прямо выпячиваются.

– Что значит выпячиваются? Я бы не сказал.

– Да вы просто ненаблюдательный, – отрезала женщина. – Они даже фамилии специально меняют, чтобы все видели, кто они есть.

– Ну, это вы преувеличиваете.

– Я? Преувеличиваю? Ага! Недавно приходят два таких голубка. Один другому огромную сумму в долг дает, нотариальную расписку оформляют. И что бы вы думали? Тот, на кого денежки свалились, как его фамилия? Ну?

Никанор Иванович пожал плечами. Он уже не следил за разговором и откровенно тяготился гостьей.

– Ну же? Это же просто! Отгадайте.

– Не знаю. – Никанор Иванович, вопреки хорошим манерам, откровенно посмотрел на часы и даже зевнул. Дескать, пора и честь знать.

Его клонило ко сну.

– Петухов! – победно сказала женщина. – Вы еще скажите мне, что это простое совпадение. Огромную сумму! Не родственнику! Просто по дружбе! Взаймы без процентов! Потому что Петухов! Все же ясно! Кто бы мне такие подарки делал?

Никанор Иванович проснулся.

– Один Петухов, а другой?

– Что другой?

– Ну тот, кто давал свои деньги в долг. У него какая фамилия?

– Там какая-то нормальная.

– Вы можете уточнить?

Женщина окончательно протрезвела. Она замолчала, и весь ее вид выразил сожаление по поводу неосторожной болтливости.

– Нет, это нотариальная тайна. Нам нельзя такое разглашать.

Она поняла, что сболтнула лишнее. Резко встала и пошла на выход.

Проходя мимо туалета, ей стало немного совестно. Все-таки человек спас ее от позора, позволил воспользоваться своим личным пространством. В нашем мире скорее деньги дадут, чем в туалет пустят.

– Фамилию не помню, честно, – сказала она. – Но отчество у него еще такое… Как у писателя.

– Какого писателя? Как у Пушкина?

– Нет, который всю дорогу пил и куда-то ехал. Забыла, как его. Модная такая книжка в свое время была, но я не читала. У меня еще ассоциация проскочила. Только это и запомнила.

Женщина попросила напоследок еще раз воспользоваться туалетом.

Хозяин рассеянно кивнул.

Когда женщина вышла из туалета, то увидела, что мужчина несказанно преобразился. Глаза его сияли, и даже плечи как-то расправились. Перемены были столь разительны, что женщина испугалась. Уж не маньяк ли он? Заманивает в туалет, а потом… И она рванула к дверям, опять сбив Мусю.

Никанор Иванович даже не заметил, что гостья ушла. И даже жалобные вопли Муси не трогали его. В голове, как чудесная музыка, крутились волшебные слова: модная книжка… ехал и пил… отчество, похожее на писателя… Он знал теперь, как расшифровать ребус.

Знаменитая книжка мятущихся интеллигентов «Москва – Петушки». Он пробовал читать и не понял, что там может нравиться. Мужик, склонный к депрессиям и самопальной философии, едет из Москвы в Петушки и бухает всю дорогу. Вот и весь сюжет. Книга стала манифестом неприкаянной интеллигенции, понимающей, что «оттепель» заканчивается и ее, как отару овец, скоро всех загонят в стойло. Как же хорошо, что Никанор Иванович следил за литературной жизнью. Написал книгу некий Венедикт Ерофеев.

Ну что, Тихон Ерофеевич, научим вас родину любить? Вот вы как? Взаймы Петухову одалживаете, чтобы он отечественные элеваторы за бесценок скупал? Сталина на вас нет. Зато есть он, Никанор Иванович.

В ожидании перемен

Спелая московская жара сменилась роскошной осенью, на смену которой пришло невнятное подобие зимы. Снег выпадал и тут же таял, не имея сил закрепиться на завоеванных рубежах. Солнце вело себя как неопределившийся с выбором мужчина: оно то безоговорочно подыгрывало зиме, то, идя на поводу воспоминаний, стремилось вернуть осень.

Тихон Ерофеевич не любил это межсезонье. Именно в такую погоду он особенно активно думал о том, как славно было бы сейчас оказаться где-нибудь в другом месте. В смысле в другой стране. Например, в Италии. Чтобы светило солнце, а вокруг стояли сплошные памятники культуры и ходили одни иностранцы. Даже если они будут обсуждать цену на спагетти, ему, не знающему итальянский язык, это покажется чтением стихов Петрарки.

Именно в слякотную