С шашкой против Вермахта. "Едут, едут по Берлину наши казаки..." - Евлампий Поникаровский

Хутор Дадынкино наконец-то очищен от противника.

Немцы, отступая, оставили в хуторе девять исправных, но без горючего танков, около двух десятков автомашин, шесть орудий и два тяжелых миномета, прицепленных к ним. Кузова автомашин загружены боеприпасами, продовольствием и другим имуществом. Таких больших трофеев полк еще ни разу не захватывал. Это была крупная победа. Но, пожалуй, главной была победа над собой, над танкобоязнью. С той болезнью как-то сразу было покончено. Не стали бегать казаки от танков.

Командиры эскадронов долго не могли забыть моей стрельбы и той огненной стены, которая ошеломила и заставила залечь отходящих. Встречаясь, командир первого эскадрона старший лейтенант Сапунов суживал свои хитроватые глаза и насмешливо спрашивал:

— Ну как, самовары-самопалы, воюем?

— Помаленьку.

— И то ладно. — Сапунов притворно вздыхал. — Завидую я тебе, Поникаровский.

— В чем же?

— Воевать тебе легче. С противником лоб в лоб не сталкиваешься. Бьешь по нему издалека. И не только по нему… — В прищуренных глазах командира эскадрона начинали прыгать веселые чертики. — Тебе ничего не стоит скомандовать: «Цель — э… Угломер двадцать пять, синус — пять, крой по своим опять!»

Беззлобные то были шутки, дружеские, и я на них не обижался.

Потеря хутора Дадынкино для противника была болезненной. Он подтягивал свежие силы, бросал их в яростные атаки, делал все, чтобы вернуть его. Но мы крепко держались. Особенно горячим и трудным был по-зимнему хмурый и ветреный день 22 декабря. В этот день гитлеровцы предприняли четыре атаки. Впереди пускали танки, за ними пехоту. В иные моменты танки прорывались до командного пункта полка и огневых позиций артиллерии, но каждый раз вынуждены были откатываться, оставляя на поле боя разбитые и горящие машины.

Первую атаку мы отбили без особого труда. Главную тяжесть второй атаки приняли на себя казаки четвертого эскадрона. На участок, занимаемый эскадроном, двинулось более десятка танков. За ними, прижимаясь к броне, шли автоматчики.

Командира эскадрона старшего лейтенанта Конадюка я знал с первых дней прихода в полк. По своей натуре человеком он был старательным, любую работу делал основательно, но не отличался проворством. Медлительность комэска нередко вызывала шуточки, а то и прямые насмешки. Кое-кто из начальства склонен был считать Конадюка тюхой-матюхой. Сам же Конадюк не любил лезть на глаза начальству, даже побаивался его. И никто не мог сказать, что этот нерасторопный и молчаливый человек может быть храбрым, смелым, решительным.

В тихом омуте, по людской молве, черти водятся. В бою Конадюк преображался до неузнаваемости. Решения, принимаемые им, были четкие и предельно ясные. И действовал он уверенно и хладнокровно. До бога — высоко, до начальства — далеко, до врага — руку протянуть. Тут не жди указаний и подсказок, а действуй самостоятельно. Танки наваливаются на эскадрон? Ну и хрен с ними! Командир эскадрона приказывает… не трогать их. Пусть пушкари расправляются с танками, а эскадрон автоматчиками займется. Танки прошли через боевые порядки. Казаки поднялись, отряхнулись и начали бой с автоматчиками. Били из автоматов, глушили гранатами. Фрицы заметались по полю, побежали. Но их догоняли и укладывали пулеметные очереди и мины.

— Так, славно почистили морду. Теперь посчитаемся с этими…

«Эти» — танки, пропущенные через головы. Встреченные плотным артиллерийским огнем, они уползали назад. Из окопов эскадрона в них летели гранаты и бутылки с горючей смесью.

На поле боя гитлеровцы оставили четыре танка и десятки трупов. Понес потери и эскадрон. Задавило обрушенной землей командира взвода лейтенанта Перфильева, убиты несколько казаков. Тяжело ранили командира эскадрона. Пулеметная очередь из отходящего танка прошила ему грудь.

Третья и четвертая атаки были танковыми. Во время третьей атаки танки прорвались к огневой позиции нашей минометной батареи. Не имея возможности вести огонь, батарейцы залегли с минами в руках. Но подрывать танки минами не пришлось. Выручили артиллеристы.

Гитлеровцы словно обезумели в этот день. Солнце уже садилось, когда они кинулись в четвертую атаку, бросив на наши позиции около пятидесяти танков. Они лезли напролом, не считаясь ни с какими потерями. Предвидя такое, командир дивизии придал полку еще две батареи из дивизионного артиллерийско-минометного полка. И любо-дорого было видеть, как от мощных и точных ударов спотыкаются вдруг, останавливаются и начинают чадить железные чудовища. Красивое зрелище! У всех артиллеристов и минометчиков было ощущение необыкновенного душевного подъема. Расчеты работали, сбросив телогрейки и шинели, засучив рукава гимнастерок. Некогда было в этот день ни поесть, ни попить воды, ни покурить.

Командир дивизии со своего КП, расположенного вблизи огневых позиций артбатарей, видел, как отбивались атаки. После того как успешно была отражена последняя, он позвонил командиру полка майору Бобкову и сказал:

— Передайте мою благодарность всем казакам и сообщите, что я представляю ваш полк к награждению орденом Красного Знамени.

23 и 24 декабря атаки немцев были вялыми и отбивались нами легко. 25 декабря гитлеровцы пошли в психическую атаку. В полный рост. Без шинелей и с засученными рукавами. Их было до батальона. Они палили из автоматов и на всю степь горланили. Мы поняли: пьяные.

Мой наблюдательный пункт находился в расположении первого эскадрона. Командир его старший лейтенант Сапунов был в траншее, недалеко от меня. Я слышал его голос, хриплый и простуженный:

— Парад, чисто парад. Но этим нас не возьмешь. Не пужливые мы. Не пужливые, Корней?

— Не пужливые.

Рядом с ним стоял ПНШ Корней Ковтуненко. Занятый штабной работой, он никогда не упускал случая, чтобы самому сходить в поиск с разведчиками или побывать в боевых порядках эскадронов, чтобы лично оценить обстановку на переднем крае, добыть новые сведения о противнике. Он часто ввязывался в драку. Казалось, он искал драк и выходил из них благополучно. Чаще Ковтуненко бывал в первом эскадроне, он дружил с «колобком» Сапуновым и любил его. Беглый минометный огонь, всей батареей, расстроил плотные ряды «психов», они основательно поредели, но движение не остановили. «Психи» упрямо и нахально продолжали топать, приближаясь к нашим позициям.

— По пьяным рожам — огонь! — скомандовал Сапунов своему эскадрону.

Казаки дружно ударили из автоматов и пулеметов. Наконец, стали доставать гранатами.

Сапунов бросает взгляд на ПНШ Ковтуненко.

— Корней, давнем?

— Давнем, Коля!

Они выпрыгивают из траншеи.

— Вперед!

Команда и пример командиров словно стальная пружина выкидывают эскадронцев из окопов. Разгорается свирепая рукопашная схватка. В ход пущено все: штыки, приклады, ножи, лопаты, кулаки. Русский мат перемешивается с немецкими выкриками, со стрельбой, глухими ударами, хрипом, и гитлеровцы не выдерживают, бегут. Казаки, распаленные, полные ярости и злого азарта, гонят их до тех пор, пока не оказываются во вражеских окопах.