Лик Победы - Вера Камша

– Может быть, прием следует перенести на завтра? – в голосе гран-дукса послышалась озабоченность.

– Ни в коем случае. К вечеру мы вернемся.

Рокэ взял под руку Джильди, и маршал с адмиралом быстро зашагали по тракту, за ними бросился истосковавшийся Герард. Марсель немного поколебался, но любопытство победило лень.

Виконт догнал Рокэ за первым же поворотом. Джильди и Алва стояли лицом к лицу, причем адмирал пялился на маршала, как на красную ворону. Марсель ускорил шаг, и вскоре до него донесся голос Рокэ:

– …только не говорите, что вам не хочется тряхнуть стариной.

– Вам мало сегодняшней добычи? – Джильди кивком указал на завал.

– Аппетит приходит с едой, – сообщил Рокэ. – Я так понимаю, что, будучи озабочены исходом штурма, вы позабыли о наживке.

– Три тибура на ваш гарпун! Других дел у меня не было!

– А вы, Герард?

– Я все принес, – несносный мальчишка вытащил какой-то узел, – мясо, веревку, смоляные шарики.

– Видите, Фоккио, у нас нет никаких причин откладывать охоту, – подмигнул Алва. – Вы говорили, киркореллы живут в норах, а справа какая-то дырка…

– Она и есть! – моряк ловко обвязал мясо веревкой и вдавил в черный, блестящий сгусток. – Ну, сами напросились.

Адмирал Фоккио Джильди наклонился над дыркой и неспешно поволок приманку по потрескавшейся земле, раздалось сухое шуршание.

– Любопытно, если стравить киркореллу с юным ызаргом, чья возьмет? – поинтересовался Рокэ.

– Я не видел ызаргов, – признался Валме.

– Видели, – Рокэ зевнул, – и множество… В столице…

– Вы о Штанцлере? – догадался Марсель.

– Не все кансилльеры – ызарги, – Рокэ прикрыл ладонями глаза, – и не все ызарги – кансилльеры. Стоп!

Марсель не отрывал взгляда от темного отверстия, но так и не понял, откуда выскочило нечто пыльно-серое, величиной с кулак. От неожиданности Марсель ойкнул, адмирал с довольным смешком отбросил веревку с добычей; влипший в смолу волосатый ком яростно задергался и вдруг подпрыгнул на пару бье, увлекая за собой осклизлый мясной шматок… Это было довольно неприятно.

– Какая прелесть, – Рокэ шагнул вперед. Одно движение, и серая мерзость оказалась в руках герцога. Марсель опасливо вытянул шею: Алва одной рукой держал киркореллу за спину, другой натягивал веревку, лишая тварь возможности маневра. Пленница сучила в воздухе тремя парами ног, а передние лапы и челюсти намертво увязли в смоле.

– Вечная беда, – покачал головой Алва, – разинуть рот на то, что лучше не трогать…

Киркорелла согласно дрыгнула задними лапами. Она раскаивалась.

– Смотрите, – Алва протянул паукана Марселю, и тот невольно попятился, – вроде паук пауком, а задние лапы как у саранчи.

– Оно… оно ими прыгает? – выдавил из себя Валме. В свое время на волчьей охоте виконт показал себя неплохо, но волосатая тварь вызывала оторопь.

– Задними – прыгает, передними – хватает. Очень удобно.

Алва поднял влипшую в смолу киркореллу на уровень глаз и несколько раз повернул, рассматривая, словно драгоценность

– Надо будет наловить пару тысяч, – сообщил он наконец. – Думаю, особого труда это не составит.

– Пару тысяч? Этих?! – Джильди не хватало слов, даже морских.

– Не меньше! Фоккио, не глядите на меня так. Мне кажется, я нашел этим пушистым малюткам достойное применение.

«La Dame des Deniers & La Dame des Coupes & Le Quatre des Coupes»[20]

1

Ох, как трудно, дорвавшись на старости лет до тряпок и драгоценностей, не превратиться в ярмарочную обезьяну. Так и тянет замотаться в вишневый бархат или лиловый шелк, а в придачу обвешаться рубинами и изумрудами.

– Дора[21]Луиса, вам помочь?

– Спасибо, Кончита. Мне ничего не нужно.

Кончита кивнула, но не ушла, а принялась протирать черепаховые гребни.

Странное дело, слуги Алвы к новым обитательницам его особняка отнеслись на удивление сердечно. Кэналлийцы, как могли, баловали двух «дорит» (к немалой гордости Луизы, предпочитая Селину), да и новоявленную дуэнью с ее неземной красотой приняли как свою. И еще все они поголовно обожали соберано Рокэ и могли говорить о нем часами, а Луиза могла часами слушать, что немало способствовало завязывавшейся дружбе.

И все равно Луиза хотела поскорей перебраться в подысканный Хуаном особнячок на улице Гвоздик. Ее, в отличие от Аглаи Кредон, не волновало, что юные девицы живут под крышей холостого мужчины, да еще первого развратника Талига, но в новый дом она сможет взять Жюля и Амалию. Луиза разрывалась между особняком Алвы и материнским домом, но приучать младших к чужой роскоши не стоит…

– Дора Луиса, подать вам платье?

– Лучше помоги доритам, – Святая Октавия, какие ж они прилипчивые, эти кэналлийские словечки. – Я привыкла одеваться сама.

А также не демонстрировать свои прелести без лишней на то необходимости. Но как заманчиво напялить роскошный наряд и видеть его на себе, а не себя в нем.

Луиза Арамона решительно взялась за черное платье. Спасибо Франциску Оллару, сделавшему черный цветом молитвы и траура[22]. В сером она была бы вылитой крысой, а черный хоть кого облагородит. Особенно блондинку, блондинкам в Талиге нужно быть вдовами, хотя Марианна Капуль-Гизайль – брюнетка. Впрочем, баронесса надевает черное только в храм. Луиза не удержалась и провела рукой по алатскому атласу: таких роскошных тканей ей носить еще не доводилось. Ей много чего не доводилось и уже не доведется, но это не повод ныть и злиться на весь белый свет.

Капитанша собственноручно заколола волосы черепаховыми гребнями – еще одна роскошь – и вдела в уши серьги из раух-топазов. Достойно и скромно, а дуэнья и должна быть скромной и достойной. А также немолодой и страшной, как смертный грех, но с этим как раз все в порядке, хотя в юности было хуже. Для красавицы старость – преисподняя, для уродины – тихая гавань… Луиза еще разок обозрела свое отражение, пришла к выводу, что лошади от нее не шарахнутся, а до придворных ей дела нет, и поднялась к дочери.

– Мама! – ойкнула Селина. – Ты чудо!

Она чудо?! Ерунда! Чудом была Селина! Такой художники рисуют Весну, не хватает только серебряной корзины с подснежниками и голеньких крылатых детишек.