Византиец. Ижорский гамбит - Алексей Борисов

Гюнтер очнулся от дикой боли в груди, дышать было тяжело, на его животе лежала нога Браги. Ушлый староста получил маленький метательный топор точно в затылок, как раз в тот момент, когда своими загребущими руками пытался отнести сундук на свой корабль. Силён был, раз смог поднять такую тяжесть, с которой два крепыша еле совладали. «Молодец, бургундец», – подумал Гюнтер, вспоминая вечно молчаливого воина, который в свободное время не предавался распитию бражки, а всегда тренировался в метании своего бродекса. Швабец приподнялся и увидел руссов. Однообразно экипированные воины освобождали от доспехов как раненых, так и убитых, складывая их на палубу, ближе к корме судна. Сейчас очередь дойдёт и до него. Ловкие руки бородатого ушкуйника расстегнули ремень, задрали холщовую накидку и перевернули швабца на живот.

– Добрый панцирь, не иначе воевода, Сеня, подсоби стянуть. – Новгородец разрезал ножом ремешки и с помощью друга стал стягивать бронь.

Сознание вновь покинуло Гюнтера, одна только мысль: откуда здесь могли взяться руссы – лишила его чувств.

– Смотри, как кольчужку стянули, вроде задышал, этого на нос. – Сеня сдёрнул сапоги, перевязал их за голенища обрезком кожаного шнура, перекинул через плечо и вместе с Жданом поволок тело швабца к кучке раненых.

Притулив пленного к борту, Ждан и Сеня отправились продолжать увлекательное занятие, за пару минут боя ушкуйники стали богачами. По скромным оценкам Якова, который больше врачевал, нежели воевал, от продажи одного оружия и доспехов на брата выходило по десять гривен. А ведь ещё был целый сундук с серебром.

– Слышь, Ждан, я на будущий год к Пахому Ильичу напрошусь снова, думаю, не откажет. – Сеня высматривал, кого б ещё обыскать на предмет ценных вещей, не обратив внимания, что Гюнтер уже переваливался через борт, стараясь избежать рабства.

– Держи! Уйдёт нехристь!

Но было уже поздно, в одном исподнем и зацепившейся за ногу накидке с крестом швабец нырнул в Неву. В отличие от своих наёмников, Гюнтер умел плавать. Как ни странны бывают жизненные обстоятельства, но искусству надолго задерживать дыхание и плыть под водой его научил славянин, долго живший в замке отца. Оно и спасло его от земляков учителя. Гюнтер Штауфен плыл под водой, стараясь оказаться как можно дальше от проклятого места, где разбились все смелые мечты авантюриста. До берега, где ушкуйники Меши грабили корабли, отбиваясь от наседавших свеев, оставалось двести пятьдесят саженей и в два раза больше от конной дружины новгородского конунга.

Яков Полочанин подъехал к князю, передал новый щит и протянул флягу с ключевой водой со словами:

– Отходить надо, Ярославович. Воев зря положим.

– Крепко встали, – сквозь бульканье воды послышался ответ.

Александр утолил жажду, отдал флягу своему ловчему, посмотрел на червленое поле нового щита и задумался. Бой почти прекратился, возле дома ижорца Фаси организовал непробиваемый для конницы строй копейщиков, окружив себя личной дружиной и баррикадой с двух сторон. На левом фланге новгородцы так и не смогли продвинуться вглубь, хотя и оттеснили свеев от берега к устью. Сбыслав Якунович со своими людьми стоял в центре подобно скале, но стоял, а не двигался вперёд. Пахом Ильич на том берегу из самострелов только беспокоил тыл вражеского войска. Хоть это и заставляет неприятеля держать почти сотню у кораблей и наверняка не один десяток убитых с ранеными, но опять-таки, они не связаны боем и могут быть использованы как резерв. Надежда, что свеи пошлют на противоположный берег десант, не оправдала себя. Вместо этого шнеки ушли на середину реки и перестали быть видны.

– Победит не тот, за кем останется поле, а тот – кто выполнил всё задуманное в бою. – Яков процитировал одно из высказываний учителя Александра, Фёдора Даниловича, который наставлял молодого князя несколько лет назад, в Торопце.

Внезапно взревел боевой рог. Со стороны свеев отделился всадник без оружия и поскакал в сторону князя, рядом с которым развевался стяг.

– Герольд, – тихо высказал вслух своё предположение знаменосец.

– Кто? – переспросил князь, не расслышав из-за звука рога своего дружинника.

– Переговорщик! Пропустите его! – Яков громко крикнул, чтобы все слышали.

Герольд говорил на понятном новгородцам языке, очень гордо, но было заметно, что волнуется.

– Ярл Ульф Фаси предлагает прекратить кровопролитие. Позвольте нам похоронить павших воинов. На рассвете мы уйдём. Во сколько конунг оценивает нанесённую ему обиду?

Вопрос был задан очень щекотливый. По сути, претензии мог предъявить только владелец земель, на которые высадились свеи, то есть выборный Совет, которого здесь не наблюдалось, а значит, новгородцы оставались не у дел, хотя и участвовали в бою. Александр, как приглашённый князь, по сути, оказывая городу неоценимую услугу, лишь выполнял свою работу. И если не вдаваться в хитросплетение отношений князя и бояр Новгорода, то перемирие он мог заключить и без одобрения последних. А вот вопрос войны и преференций – нет. Но если в этом году свеи подпишут мирный договор, то новгородцы получат козырного туза в противостоянии с Твердилой Иванковичем, который спит и видит свой Псков вышедшим из-под опеки соседа, пусть и в католических объятиях ордена. Упускать такого момента было нельзя.

– Хорошо, сначала мы заберём своих и отойдём на три полёта стрелы. Передай Фаси, что мне нужен договор о мире, на десять лет.

Герольд вернулся к дому ижорца, передавая ответ. Крест возле Ульфа несколько раз дёрнулся, и вскоре переговорщик прискакал снова. Фаси принял все условия, но с одной просьбой: отдайте отца Лоренцо, монах, мол, не воин, гулял, цветы собирал.

– Если он в полоне, то отдадим. Яков, труби отход. – Александр развернул коня и отправился в сторону леса.

Новгородское ополчение отходило с поля боя, унося убитых и раненых. В это время из воды на четвереньках выполз Гюнтер. Возле полузатопленной шнеки валялись тела убитых, берег стал красный от крови, а сопутствующий смерти запах поспособствовал освобождению желудка.

– Вяжи его, ребята! Как раз на Снорьку сменяю. – Микула подскочил к обессиленному швабцу, ловко связал ему руки, накинул петлю на шею и поволок за собой.

– Господи! Что ж не везёт мне так? – Гюнтер, только что чудом освободившись из плена, снова оказался у руссов, только теперь весь мокрый и связанный, да ещё обблёванный.

В это время Ждан докладывал Бренко, когда тот осматривал собранные трофеи.

– В шнеке, что посерёдке, прорублено дно, вода так и хлещет. Я заткнул тряпками, но если не законопатить основательно, к утру затонет. Дальняя – не протянет и до осени, гниль. Огонь мы потушили, но я бы и год назад в пруду на неё не сел бы, да и тлеет там что-то.

– Мёртвых на дальнюю, а эту, – Андрей показал рукой на судно, к которому была пришвартована ладья, – с собой. На ней крови меньше. Все за работу!

Едва живых, но уже не безнадёжных девятерых наёмников уложили на развёрнутый трофейный парус. Судьба подарила им ещё один шанс и не обманула. Не то, что бы лекарское искусство было на высоте, просто вовремя наложенная повязка со мхом и немного заботы со стороны победителей, вносящих лепту в будущий капитал, не дали окончательно загнуться раненым. Каждый пленник стоил денег, особенно воин. Причём раза так в два дороже кожевенника или горшечника. Только лечение ран не дешёвое удовольствие, так что не было никакого сострадания, только расчёт. Посему и отсутствовали слова возмущения, когда живых, но со смертельными ранами скидывали вперемежку с трупами. Таковы были правила войны, впрочем, и в наше время, несмотря на все принятые конвенции, они не намного изменились.