Под маской, или Сила женщины - Луиза Мэй Олкотт

предложили мне свою помощь. Я ее принимаю, но только не сочтите мое поведение неподобающим женщине! Помните, что я совсем одинока, очень молода и нуждаюсь в вашей искренности и сочувствии!

— Говорите не стесняясь. Я ваш настоящий друг. — И Ковентри сел с ней рядом, позабыв обо всем на свете, кроме девушки с нежным взором, которая полностью ему доверилась.

Джин торопливо заговорила:

— Вам известно, что Сидни меня любил, что я ему отказала и покинула их дом. Не знаете вы того, что его навязчивость едва не стоила мне рассудка, что он грозил лишить меня единственного моего сокровища — доброго имени, что я от безысходности пыталась покончить с собой. Да, пусть это безумно и безбожно, но я мечтала расстаться с жизнью, которая и так-то была мне в тягость, а из-за его преследований превратилась в муку. Я вижу, вы потрясены, но я говорю вам чистую правду. Леди Сидни подтвердит мои слова, сиделки в лечебнице признаются, что я попала туда отнюдь не из-за лихорадки, и, хотя рана на теле зажила, сердце по-прежнему болит и горит от стыда и возмущения, какие способна испытывать лишь гордая женщина.

Она умолкла — глаза сверкали, щеки горели, руки она прижала к вздымающейся груди, как будто давнее оскорбление вновь дало о себе знать. Ковентри не произнес ни слова — мысли его так смешались от изумления, гнева, недоверия и восхищения, что он забыл о том, что должен ответить, — и Джин продолжила:

— Мой безумный поступок убедил его в моем непреодолимом к нему отвращении. Он уехал, и я полагала, что разлука положит конец его буйной влюбленности. Но я ошиблась и теперь живу в постоянном страхе перед новыми посягательствами, возобновлением преследования. Его мать обещала не сообщать ему, куда я отправилась, но он это выяснил и начал мне писать. Письмо, которое я попросила вас отвезти к леди Сидни, было ответом, в котором я умоляла оставить меня в покое. Вам не удалось его доставить, что меня обрадовало — я думала, что молчание убьет все его надежды. Если бы! В этом письме новые страстные призывы, а еще он клянется, что не отступится, пока я не передам другому мужчине право себя защищать. Я могу так поступить — и искушение поступить так велико, но меня возмущает его жестокость. Мне нравится свобода, я не хочу выходить замуж по его велению. Что же мне делать? Как освободиться? Помогите мне, если вы мне друг!

По щекам ее покатились слезы, речь прервалась от рыданий, она молитвенно сложила ладони и повернулась к молодому человеку в пароксизме горя, страха и упования. Ковентри тяжело было выдерживать ее пылающий взгляд и при этом говорить рассудительно — не было у него опыта подобных сцен, и он не знал, как играть свою роль. «Это из-за дурацкого платья и романтического взора я сам на себя не похож», — подумал он, плохо осознавая опасную власть, которой обладали полутемный будуар, тепло и благоухание летнего вечера, память о «романтическом вздоре», а главное — присутствие красивой настрадавшейся женщины. Утратив привычное самообладание, он смог лишь повторить ту часть ее тирады, которая произвела на него самое сильное впечатление:

— Вы можете так поступить, искушение велико. Но сможет ли Нед вас защищать?

— Нет, — ответила она тихо.

— Тогда кто?

— Не спрашивайте. Добрый и честный человек, который любит меня всей душой и готов посвятить мне свою жизнь, человек, за которого я когда-то бы с восторгом вышла замуж, но теперь…

Она судорожно вздохнула, светлые пряди упали на лицо, скрыв его лучезарной завесой.

— И что же теперь? Ведь это самый надежный и быстрый способ покончить с вашими невзгодами. Или это невозможно?

Джеральд, сам того не сознавая, подался ближе, взял нежную ручку в свои и, говоря, пожимал ее — крепко, сочувственно, едва ли не с нежностью. Из-под завесы долетел тяжкий вздох, а потом краткий ответ:

— Невозможно.

— Почему, Джин?

Она резким движением откинула волосы с лица, отняла руку и ответила едва ли не свирепо:

— Потому что я его не люблю! Зачем мучить меня такими вопросами? Я же уже сказала: я во тьме и не вижу, куда лежит мой путь. Как мне поступить? Обмануть доброго человека и купить спокойствие ценой свободы и истины? Или сопротивляться Сидни и жить в постоянном страхе? Если бы он угрожал меня убить, я бы не боялась, но он угрожает отнять у меня то, что мне дороже жизни: доброе имя. Один взгляд, слово — и оно запятнано, презрительная улыбка, многозначительное пожатие плечами способны навредить мне сильнее любого удара, ибо я женщина — без друзей, без средств, полностью отданная на милость его языка. Ах, лучше бы мне было умереть и не испытывать этой невыносимой боли!

Она вскочила, сжала руки над головой и в отчаянии принялась мерить шагами крошечную комнату: она не плакала, но выражение ее лица было трагичнее любых рыданий. Все еще ощущая, что стал героем какого-то любовного романа, однако испытывая острое наслаждение от порученной ему роли, Ковентри решил поддержать игру и со всем пылом, на какой был способен, принялся утешать несчастную девушку, которая так нуждалась в помощи. Он подошел к ней и произнес с той же силой чувств, с какой когда-то говорил Нед:

— Мисс Мюир — нет, я стану называть вас Джин, если это вас утешит, — выслушайте меня. Даю слово, что вам никто не причинит вреда, если в моих силах будет его отвести. Вы зря переживаете. Мне понятно ваше негодование, однако, клянусь жизнью, я уверен, что вы наговариваете на Сидни. Знаю, человек он порывистый, но порядочность никогда не позволила бы ему оскорбить вас неосторожным словом или несправедливым поступком. Полагаю, то были лишь угрозы, которые он посылал в надежде смягчить ваше сердце. Позвольте мне с ним повидаться, написать ему. Мы с ним друзья, меня он послушает. В этом я не сомневаюсь.

— Ничто нельзя принимать на веру. Сидни из тех людей, которые, влюбившись и не добившись желаемого, уже не способны сладить с собственным буйством. Дайте мне слово, что не станете с ним встречаться и писать ему. Да, я его боюсь и презираю, но мне проще покориться, чем допустить, что вред будет нанесен вам или вашему брату. Даете мне слово, мистер Ковентри?

Он заколебался. Она же приникла к его плечу, и на лице отразились столь неподдельные озабоченность, отчаяние и мольба,