Все нечестные святые - Мэгги Стивотер

В этот миг вошли Беатрис с Хоакином, и Франсиско впервые открыл рот.

Он сказал:

– Закройте дверь! Влажность!

– Что это было? – взвизгнула Антония. – Для тебя всё это просто игра? – Потому что она не услышала из уст мужа слов. Ее супруг решил прояснить ситуацию с помощью свиста. Именно так звучал придуманный Беатрис язык. А поскольку он был математическим, то применять его было намного удобнее в форме музыки, нежели в виде слов.

Беатрис закрыла дверь.

– Беатрис! – с облегчением воскликнула Джудит. – Хоть ты его вразуми!

– Как твои розы? – просвистела Беатрис, обращаясь к Франсиско. – Есть успехи?

– Пока рано что-то говорить, – ответил Франсиско. Отец и дочь легко находили общий язык, потому что у них были взаимодополняющие потребности. Розы и помидоры – довольно разные вещи, но растут на одной и той же почве. Франсиско уловил во фразе дочери резкую, фальшивую ноту и спросил: – Всё в порядке?

– Что это значит? – снова разбушевалась Антония. – Не понимаю, почему вы намеренно меня игнорируете?

Появление Беатрис придало Джудит сил. Она сказала:

– Отец ведет себя просто жалко. Он нарочно не замечает маму. Я вчера приезжаю домой, а она мне говорит, что мы с Эдуардо можем остановиться в их спальне, потому что она сама переехала в мою! «Мама, – спросила я. – Как же вы с отцом помещаетесь в этой комнатенке?» А она и говорит, мол, отец теперь всё время проводит в оранжерее, даже не спит, и она теперь спит одна!

Дескать, она остается в моей комнате, потому что одиночество там меньше! Как по-твоему, Беатрис, порадовали меня такие новости?

Беатрис решила, что над ответом на этот вопрос можно не думать, так как ответ ясно читался в возмущенном сестринском тоне.

Джудит между тем продолжала:

– Мне всё равно, из-за чего они ссорятся. Папа не может так изгаляться над мамой! Это несправедливо, и вовсе не так положено вести себя супругу после сорока лет брака!

– Боже, сорок лет брака? – вытаращил глаза Хоакин.

– Я посчитала приблизительно, – рявкнула Джудит.

– Ты думаешь, мы настолько старые?! – возмутилась Антония.

Джудит снова обратилась к Франсиско:

– Этому дурному обращению пора положить конец. Нельзя вот так поворачиваться к маме спиной! Если тебе не нравится ее дурное настроение, то ты должен понимать, что, лишая ее своего присутствия, ты только усугубляешь положение!

Кто-то мог бы посчитать ее слова несправедливыми или легкомысленными, но для новобрачной, каковой являлась Джудит, это был не просто праздник, а обещание того, что чистая и страстная любовь даже спустя годы совместной жизни останется чистой и страстной любовью, несмотря на любые несчастья и несхожесть характеров. А еще это торжество олицетворяло собой безопасность. Все эти годы она жила в Бичо Раро в безопасности лишь потому, что мать и отец вместе приглядывали за ней и за сестрой. Но теперь, если они вдруг расстанутся, может случиться всё что угодно. Тьма может поглотить их всех. Если праздника не будет, Джудит хотела немедленно дать деру отсюда. Она убежала бы прямо сейчас, но ее удерживала любовь к родным и опасения за их судьбу.

Франсиско не ответил. Если ему что-то не нравилось, он просто замыкался внутри себя, ибо там было спокойно и тихо.

Беатрис подошла к отцу и оглядела лежавшие перед ним растения. Это были не розы, не шампиньоны, не лук-латук, а головки чеснока, в процессе исследования разломанные на дольки. Отец протянул ей две дольки, предлагая понюхать, и она понюхала – сначала одну, потом вторую.

– Заставь его понять, Беатрис, что единственное, чего я действительно хочу, это убедиться, что на праздновании дня рождения он будет вместе с нами! – сказала Антония. В прошлом, когда Джудит еще жила дома, они с Антонией частенько уговаривали таким образом то Беатрис, то Франсиско, словно бесчувственные отец и дочь говорили на другом языке и не могли объясняться с обычными людьми без опытного переводчика. На самом-то деле и отец, и дочь были способны на глубокие чувства, просто стали жертвами старой поговорки: «Как про тебя сказывали, таков ты и есть». Им год за годом твердили, будто они начисто лишены чувств, и в итоге они сами в это поверили. Вот почему Беатрис так трудно было принять решение, после того как она прочитала письмо Даниэля в первый раз. Если бы она признала, что способна так сильно страдать, ей было бы проще разобраться в себе.

Когда Беатрис не ответила, Антония проговорила с горечью:

– Ты всегда принимаешь его сторону.

Беатрис сказала:

– Это неправда.

Она никогда не принимала ничью сторону.

– Да, это неправда, – поддержал кузину Хоакин. – Беатрис очень справедливая.

Это заявление тут же напомнило Беатрис похожее утверждение, сделанное Даниэлем в письме.

Сообразив, что лучшей возможности выполнить возложенную на нее задачу может не представиться, она продемонстрировала присутствующим сложенное письмо.

– Мне нужно кое-что вам сказать. У меня есть письмо от Даниэля, – объявила она.

– Письмо? – озадаченно переспросила Антония. Ей было сложно представить, что могло сподвигнуть Даниэля на написание целого письма.

– Он помог кое-кому из пилигримов, – продолжала Беатрис.

Собравшимся в оранжерее людям потребовалось разное время, чтобы переварить эту новость. Франсиско отложил головку чеснока, которую до сего момента держал в руках, Джудит моргнула, а потом ее глаза округлились.

Зато Антонию охватила ярость.

Вот что случается, когда вас переполняет гнев: во-первых, у вас подскакивает давление, а стенки сердца сокращаются всё быстрее. Ваши мышцы напрягаются, сжимаются, готовясь к активным действиям. Из желез выпрыгивают адреналин и тестостерон и, точно пара скакунов, мчатся через ваш разум, таща за собой краснолицую колесницу смущения. Всё это подхлестывает ту часть нашего мозга, которая отвечает за эмоции, и только после того, как этот будоражащий кровь процесс завершится, старая добрая кора головного мозга, управляющая мыслями и логикой, получает возможность включиться в дело. Вот почему, разозлившись, мы зачастую говорим глупости.

Антония злилась почти всегда.

Она принялась быстро расхаживать взад-вперед, то и дело с жаром восклицая:

– Что за болван! Ведь он же знал! Мы вам всем говорили!

– Он сказал, какую форму приняла его тьма? – спокойно поинтересовался Франсиско.

Услышав, что муж говорит таким невозмутимым тоном, Антония взъярилась пуще прежнего.

Беатрис покачала головой.

– Тьма человека из семьи Сория? – прошептала Джудит.

Если в душе Антонии возрастал гнев, то в душе Джудит – страх, только это была более тонкая субстанция, бившаяся внутри ее грудной клетки.