Шесть зимних ночей - Кэти Астэр

заостренном лице, местами покрытом сероватой шерстью, блестели внимательные глаза, похожие на кусочки янтаря.

– Страшные мы? – спросил он тогда Шишигу глубоким тихим голосом.

– Не то чтобы очень, – растерянно пробормотала она, впервые рассматривая небольшую, но весьма колоритную компанию у своего крыльца. – Это имеет значение?

– Наверное, нет, – усмехнулся Свят. – Звать тебя как?

– Алена я, – привычно откликнулась девушка. – А вы кто?

Ее собеседник быстро оглядел своих товарищей и небрежно пожал плечами: дескать, что тут непонятного?

– Наши имена слишком сложные для тебя, – все же пояснил он, нетерпеливо переступая копытами. – Называй меня Свят. С остальными еще познакомишься. Зайдем?

Он кивнул на приоткрытую дверь за спиной Шишиги. Хозяйка только вздохнула и направилась в дом.

– Шубы в сенях скиньте, – бросила она через плечо незваным гостям, – и не пачкайте пол, только помыла.

Так и повелось: зимние исправно заявлялись в декабре, иногда их было больше, иногда меньше. Но Свят приходил всегда.

Шишига последний раз тщательно обмяла пряничное тесто и уложила в горшок: до завтра настоится в прохладе, а там уж она ловко козули нарежет. Огарки свечей едва теплились, в горячих восковых лужицах на дне мелких плошек медленно тонули почерневшие фитильки. Шишига наспех прибрала на столе, подкинула в печку свежих поленьев и, уставшая, взобралась на теплую лежанку. Еще денек – и о такой тишине останется только мечтать. Поправляя на себе тяжелое ватное одеяло, она ощутила, как по рукам прошел озноб, будто иголками укололо. «Намерзлась, что ли, опять», – вяло подумала девушка и провалилась в сон.

Белесый холодный рассвет медленно крался по комнате, прогонял из углов ночные тени, окрашивал светло-голубым легкие занавески на окнах и известковые печные бока. Шишига зашевелилась в своей постели, полежала еще немного, сонно разглядывая потолок в мелких трещинках, и нехотя слезла. Прошлепала к жестяному рукомойнику и плеснула в лицо стылой водой – вряд ли существовало лучшее средство для пробуждения. Передернувшись от сводящего зубы холода, она обтерлась льняным полотенцем и принялась за растопку. Бодро затрещали дрова, потянуло теплом, и утро вмиг сделалось чуточку бодрее и радостнее.

Шишига заварила мятный чай и наскоро перекусила соленым сыром с парочкой сухарей. День предстоял долгий, а дел было невпроворот. Перво-наперво она решила прибраться. Зимние хоть и наводили бедлам своим пребыванием, а уют любили, за него и ценили хозяйку и ее избушку. Собрав волосы в небрежную косу и закатав рукава поношенного домашнего платья, Шишига взялась за ведра и тряпки. За низенькими окнами в тусклом утреннем свете медленно летали редкие снежинки. Девушка протерла мутноватые стекла, вымыла подоконники и лавки, вычистила шкафы и заставленные кухонной утварью полки под потолком. В самом дальнем углу, на дне старого треснутого кашника, она нашла засохший прошлогодний калач. «Ну, точно Кит припрятал, зараза усатая», – усмехнулась про себя Шишига и отправила испорченную выпечку в корзину для мусора.

Кит сразу привлек ее внимание среди той разношерстной компании на крыльце много лет назад. Он походил одновременно на большую детскую игрушку и невысокого человечка, нацепившего костюм кота. Все его тело покрывала пушистая дымчатая шерсть, а лохматые усы торчали так широко, что казалось, помешают своему обладателю пройти в дверь. К его боку жалось еще одно странное существо, и кот успокаивающе водил лапой с выпущенными когтями по его соломенной спине. Когда он вошел в избушку, существо шмыгнуло следом.

– А у тебя тут уютно, – проговорил тогда кот, впервые обводя прищуренными глазами жилище Шишиги. – Ты только метлу на порог не клади, а то мы войти не сможем. Я, кстати, Кит. Промороженных шишек не найдется?

– Почему Кит? – удивилась девушка.

– Потому что кот, – ухмыльнулся гость, и его усы как будто растопырились еще сильнее.

– Хм, – только хмыкнула Шишига, не слишком поняв логику ответа, – а шишки кому?

– Дерезе, – Кит кивнул на существо рядом, оно неотрывно глядело на хозяйку дома круглыми голубыми глазками.

– А Дереза кто?

– Коза она, – Кит ласково потрепал рыжеватую голову, – соломенная.

Шишига присмотрелась: Дереза была размером с небольшую собаку, вся словно скрученная из сухой соломы, перетянутая красными шерстяными нитками. Аккуратную головку украшали загнутые назад рожки, из которых то тут, то там выбивались отдельные колосья. Кит кашлянул, привлекая внимание.

– А, шишки! – спохватилась девушка, но тут же сникла. – Нет у меня мороженых, обычные есть, сойдет?

– Сойдет на первое время, – согласился Кит, – но ты все-таки набери промороженных, очень уж она их любит, да и сено от них не лезет.

Сам Кит, как позже выяснилось, не гнушался самыми разными лакомствами. Ему одинаково по душе пришлись калачи, рыбники и, что особенно удивляло Шишигу, ягодные пироги. Насколько она знала, коты пирогов не ели. Правда, и Кит все же был не совсем котом.

На улице распогодилось: небо посветлело, и заснеженная поляна перед избушкой мягко поблескивала в солнечных лучах. Шишига собрала в корзину все вязаные половики и тканые дорожки и вышла из дома. Развесив коврики на деревянной изгороди, вдоль которой летом желтели подсолнухи и золотые шары, она вычистила их снегом – ей нравилась та особенная свежесть, которая после держалась в избушке еще несколько дней.

Нечисть пахла по-разному. Кит, например, пылью и немного гвоздикой, Дереза, закономерно, высохшей на солнце травой, а Свят – пчелиными сотами, дубленой кожей и позднеосенним костром. Этот запах Шишига всегда чувствовала первым, когда зимние появлялись на ее пороге, а иногда, как ей казалось, ловила его отголоски ранней весной или в разгар лета, что было совсем странно. Им пропитывались ее одежда и волосы, когда они со Святом подолгу сидели вместе на заснеженном крыльце. Иногда они говорили, а иногда молча любовались лесом и слушали, как что-то шепчет и шуршит в сосновых кронах.

К приходу зимних Шишига всегда топила баню. Нечисть набивалась в маленькую парную и оставалась там на долгие часы, пока хозяйка стряпала очередное угощение. Иногда до нее долетали отголоски задорных песен, довольный рык или шутливая брань, когда кто-то из разгоряченных гостей выскакивал наружу и кубарем летел в сугроб. К ужину все возвращались в дом, и он полнился ароматами мыла и душистых трав.

Эта зима не была исключением – Шишига отнесла в горницу вычищенные коврики и поспешила в баню. Та притулилась на склоне за цветочным полем, сейчас пустым и безмолвным. Приземистый домик врос в землю почти до самых окон, на них узорным кружевом белела обледеневшая паутина. Девушка смахнула пыль с лавок и стола, расстелила на полках чистые простыни и, прихватив пару жестяных ведер, отправилась за водой. В овраге текла полноводная круглый год речка – даже зимой под тонкой корочкой льда она несла свой студеный поток далеко на север. Шишига спустилась по едва заметной тропке к деревянным мосткам. Опустившись на колени, она прочистила в снегу небольшое окошко и всмотрелась в прозрачную ледяную гладь. Там, как за стеклом, колыхались потемневшие водоросли и блестели серебристой чешуей сонные рыбы. Девушка приложила руку к холодной поверхности и склонилась ниже – глубина казалась манящей, приветливой, спокойной. Но она такой не была. Шишига помнила, как глубина приняла ее, как обжигала ее тело, сжимала легкие и тянула ко дну.

Это произошло очередной зимой. Шишига, как обычно, пришла к реке за водой для бани. В тот вечер она припозднилась – нечисть вот-вот должна была появиться, а парная еще не была готова. Зима была теплая, и лед едва схватился, девушка легко разбила его ведром. Поставив полное ведро рядом, она взяла второе, наклонилась вперед, зачерпывая. Старые мостки захрустели под коленями, Шишига не успела опомниться, как полетела вниз. Она барахталась в холодной темноте, вода колола лицо, пропитывала и без того тяжелый тулуп, юбка липла к ногам, не давая грести. Ледяная вода залила глаза, и девушка не понимала, где может вынырнуть, течение начало относить ее от мостков, утягивая все глубже. Воздух заканчивался, грудь разрывало удушающим жаром. Мысли спутались, осталась только паника, постепенно уступающая место безучастному смирению перед злой судьбой. Шишига перестала трепыхаться, теряя связь с реальностью, и медленно пошла ко дну, когда кто-то с силой дернул ее за ворот тулупа и вытянул наружу.

Она очнулась, когда вода подступила к горлу, и сильно закашлялась, отплевываясь. Слышался гул голосов, она различила свое имя и, почувствовав, что снова может дышать, откинулась на спину и открыла глаза. Там, где она ожидала