Чилийский поэт - Алехандро Самбра

песни; к счастью, петь захотели лишь немногие, иначе концерт затянулся бы на целую вечность. Возникла нелепая и неловкая ситуация, как будто они пробовались на важную роль – каждый певец пытался стать любимчиком отца – и все вели себя, как придурки.

Висенте и Карла все это время были с Гонсало, но мальчику стало скучно, и он пошел с мамой к бассейну. Она опустила ноги в воду, медленно потягивая красное вино из бокала.

– А папа твой кто? – спросила Висенте девочка с брекетами на зубах и с большими зелеными надувными поплавками на руках.

– Моего папы здесь нет, – как ни в чем не бывало ответил он. – Я тут с мамой и с отчимом.

Карла не знала о концептуальных усилиях своего партнера, но услышав такое от сына, поняла: что-то изменилось в отношениях Висенте с Гонсало. Слово «отчим» мальчик использовал не в первый раз, раньше он употребил его в болтовне с одноклассниками. А сразу же после беседы с Гонсало решил присвоить это слово скорее по необходимости, нежели из послушания: ведь нужно же ему было как-то называть человека, с которым он делил добрую часть своей жизни, и прежде всего – уточнить, что этот мужчина не был его отцом.

Растроганная Карла посмотрела в сторону площадки для барбекю, ища отчима своего сына среди слушателей игры на гитаре, но не увидела его, потому что Гонсало сидел на корточках, закрыв лицо руками и слушая, как Мирта поет «Дебют и прощание» группы «Лос-Анхелес Негрос». Ту самую песню, которую уже исполнили два его сводных брата:

Должен уточнить, что не моя это жизнь,

а всякое совпадение – просто случайность,

успел я забыть вашу якобы привязанность,

что сегодня одарит меня аплодисментами.

Гонсало на себе ощутил унижение своей матери, хотя она выглядела гордой, даже вызывающей, ведь пела Мирта лучше всех и на настоящем конкурсе наверняка вышла бы в финал.

Под звуки гитары день приблизился к вечеру, внимание собравшихся, наконец, рассеялось, и им подали сочный ананасовый пирог, который так любил старик. Все вошли в залу, и Мирта заняла место рядом с Проходимцем на главном диване. Она положила тяжелый лэптоп себе на колени и принялась усердно заполнять таблицу Excel с красивыми цветными ячейками – именами внуков старика и датами их появления на свет.

– Эй, послушайте-ка, – крикнул виновник торжества, обращаясь к Гонсало, который сделал вид, что не слышит. – Эй, вы там!

Мать Гонсало шепнула его имя на ухо старику:

– Гонсальчик!

Висенте инстинктивно подошел к Гонсало и схватил его за руку – редкий жест, словно мальчик хотел ему помочь, хотя, когда ребенок берет руку взрослого, считается, что как раз таки малыш ищет защиту. Карла тоже приблизилась к ним. В их сопровождении Гонсало медленно приблизился к патриарху и предстал перед ним.

– Ты меня осуждаешь, да? – спросил старик, переходя на привычное «ты».

– Так и есть, – признался Гонсало. – Конечно, осуждаю.

– Понятно. Я ведь наблюдал за тобой.

– Ну и?.. – Голос Гонсало зазвенел, как у подростка.

– А я вот не осуждаю тебя за то, что ты упрекаешь меня, – великодушно изрек старик. – И я всегда вспоминаю о тебе в дни твоего рождения и на Рождество. Постоянно спрашиваю, как там Гонсало, Гонсальчик. Не моя вина, что тебе не говорят об этом.

У Гонсало уже был наготове ироничный ответ. Однако заметив, что мать следит за мучительной для нее сценой, будто и вправду в течение десятилетий она не передавала Гонсало пожеланий деда, он ограничился скептической усмешкой и взял на руки Висенте, который в восемь лет был великоват, чтобы носить его на руках. Ребенок свернулся клубком, будто захотел спать. А старик продолжал:

– Мирточка утверждает, что ты поэт. Ну-ка, прочти нам свой стишок.

– Я вовсе не поэт, вас дезинформировали, – сказал Гонсало, пытаясь скрыть смущение.

– Да ладно, не ершись, просто прочитай нам стихотворение, а я подыграю тебе на гитаре. – И старик тут же взял начальные аккорды песни «Слеза» Франсиско Тарреги. – Между прочим, я был знаком с Нерудой, с Пабло де Рока и со всеми великими чилийскими поэтами. Однажды я пел в клубе в присутствии Неруды, и по окончании концерта он подошел поздравить меня и подарил свой шарф.

Все так внимательно слушали Проходимца, словно перед ними выступал вождь племени. А Висенте в ожидании чего-то оставался на руках отчима.

Гонсало чувствовал вес ребенка, двадцать пять килограммов отягощали его позвоночник, но он не хотел отпускать мальчика, смутно понимая: держать сейчас Висенте на руках – его обязанность.

– Вас неправильно информировали, сэр, – повторил Гонсало и вышел во двор с ребенком на руках.

Но успел услышать, как старик спросил у Мирты, намекая на Висенте:

– А этот миленький козленок тоже мой внук?

Через полчаса, одними из первых, они покинули место встречи. Прощаясь, Гонсало неожиданно обнял дедушку в знак видимого примирения, но на самом деле – чтобы шепнуть ему что-то на ухо.

– Что ты сказал моему отцу? – спросила Мирта, провожая их до машины.

– Да так, ничего, – уклончиво ответил Гонсало.

– Пока, бамачеха, – вовремя прервал их Висенте.

– Что ты такое придумал, что это за обращение? – раздраженно воскликнула Мирта.

– Да ты же мать моего отчима, и значит, ты моя бабушка-мачеха, – нашелся Висенте.

Отец Гонсало тоже вышел их проводить.

– Пока, дедотчим, – сказал мальчик.

– И тебе пока, внупасынок, – игриво ответил тот.

– Чао, приемная семья! – крикнул Висенте из окна машины на прощание.

На обратном пути за рулем был Гонсало, а Карла с сыном ехали на заднем сиденье, прижавшись друг к другу.

– Что ты сказал ему на ухо? – в сотый раз спросил Висенте, когда они выехали на шоссе.

– Что очень его люблю, – ответил Гонсало.

– Нет, неправда, – воскликнул мальчик.

Гонсало пытался сосредоточиться на дороге. Он вообразил, что небо испускает некие густые капли и что водителю нужно включить «дворники» и следить за их движением на ветровом стекле.

– Ну, хватит, поведай же нам, что ты ему сказал, – потребовала и Карла.

Она не ждала от него серьезного ответа, у нее не было злого умысла. Гонсало догадывался, что с ее стороны абсурдно давить на него, ведь они все еще злятся друг на друга.

– Ладно, расскажу вам о том, что прошептал на ухо этому человеку, – объявил Гонсало, обгоняя грузовик. – Я сказал ему, что не верю, что у него рак, но надеюсь, что все-таки это быстро прогрессирующий рак, и что пусть он завтра же умрет, и что никто не придет на его похороны.

Карла нервно вздохнула.

– Ложь, просто невероятно, чтобы Гонсало высказал такое своему дедушке, – заверила она мальчика, который выжидающе смотрел на нее.

– Он мне не дедушка, – брякнул Гонсало. – Он – отец моей мамы. Сукин сын, бросивший мою маму и всех недотеп, что приперлись к нему