Отель «Петровский» - Альбина Нури

Марта Иосифовна опустила голову, словно бы рассматривая маникюр и красивые кольца, которыми были унизаны ее пальцы.

– Вы правы, – проговорила она наконец. – Я тоже думаю, что это смертельно опасно. Вашей знакомой стоит сейчас же уволиться и никогда не приближаться к этому месту.

Илья смотрел на Марту Иосифовну и отчетливо видел, что она напугана. Рогова даже как будто скукожилась, стала меньше, вжалась в стул.

– Вам неприятно говорить об этом?

Илья задал Роговой вопрос о том, что ей известно об отеле.

Она помолчала секунду-другую, а потом мотнула головой, точно решаясь на что-то.

– Давайте выпьем кофе. Его тут отлично варят. Угощайтесь пирожными.

Илья не стал возражать, тем более что фруктово-ягодные корзиночки с кремом и булочки выглядели аппетитными и сами просились в рот.

– Никогда ничего вкуснее не ел, – признался Илья, расправившись с булочкой и доедая вторую корзинку. – Не могу удержаться.

«И выгляжу как босяк на светском приеме», – подумал он.

Впрочем, Марта Иосифовна не отставала от него.

– Каждый день пытаюсь сесть на диету, но отказаться от выпечки, которую тут подают, выше моих сил. К черту фигуру, на тот свет с собой не заберешь, а на этом надо радовать себя. Пока можешь.

На лицо ее набежала тень. Илья догадался, что она вспомнила о муже.

– Он был добрый человек, – сказала Рогова, и Илья понял, что его догадка верна. – Мы хорошо жили, детей только не нажили. Хотели, да у Пети со здоровьем были проблемы. Я экономический окончила, но последние лет пятнадцать не работала. Петя, квартира, дом да куклы – хобби у меня такое – вот и вся моя жизнь. Как говорила мать, мы с Петей жили друг для друга. А теперь, выходит, мне и не для кого. – Марта Иосифовна поглядела на Илью. – Только все равно хочется. Жить-то.

Он посмотрел в окно. Начался снегопад, белые крупные хлопья, похожие на комки ваты, медленно опускались на землю.

– Простите, – сказал Илья. – Я не хотел заставлять вспоминать. Грустить.

Марта Иосифовна улыбнулась.

– Ты хороший парень. Мать, наверное, гордится. – Она снова взяла со стола сигарету и глубоко затянулась. – Я в Петины дела не лезла никогда. У нас не заведено это было. Так что и слыхом про эту больницу не слыхивала. Пока мне та женщина не позвонила.

– Какая женщина?

– Я толком не поняла. Из архива, кажется. Она представилась, но я забыла. Имя только помню, потому что оно странное. Тесла. Это же фамилия сербского изобретателя. А ее так звали. Эта Тесла сказала, чтобы я отговорила мужа. Вроде активисты митинги какие-то проводили, забастовки, когда узнали, что больницу купить хотят. Но им ходу не давали. – Марта Иосифовна мельком глянула на Илью, точно извиняясь, и в то же время будто призывая в свидетели: вот в такой стране живем, что ж поделаешь? – Я спросила, что плохого, если здание продадут. Думала, она начнет мне про архитектуру и историю рассказывать, про памятники и все прочее, а Тесла возьми и скажи: «Если больницу продадут и превратят в отель, люди будут пропадать и погибать. Много людей. А умирать они будут мучительно и страшно.

Рогова повела плечами, словно сбрасывая невидимую руку.

– Вы спросили, что она имеет в виду?

– Конечно. Говорю, вы, никак, мне угрожаете? А она: предупреждаю. Я, говорит, не террористка, это не я вам угрожаю, а они.

– Какие «они»?

– Вот и я спросила. Тесла ответила, что они живут в темноте.

Сердце Ильи подскочило и сделало сальто в районе горла.

– А если пойти против их воли, пробудить их ото сна, они начнут мстить. И убивать.

Взгляд Ильи упал на кроваво-алые вишни, украшавшие пирожные, и его замутило.

– Я подумала, она просто чокнутая, и повесила трубку. Вечером спросила Петю про больницу, и он ответил, что как раз сегодня подписал все бумаги. Он был в отличном настроении, и я не стала ничего говорить о звонке Теслы. Да и не поверила ей.

Рогова замолчала и жестом подозвала официанта.

– Еще капучино, – велела она. – Илья?

Он попросил минеральной воды.

– Прошло около двух недель, я успела забыть и о Тесле, и о Петровской больнице. А потом стала замечать, что Петя… Он изменился. Всегда был осторожен, даже трусоват, а тут прямо мания какая-то.

– Кого он боялся? Он вам говорил?

Официант принес минералку и кофе.

– Не кого, а, скорее, чего. Темноты. Знаю, это звучит глупо…

– Нет, – вырвалось у Ильи, и Рогова поглядела на него слегка удивленно.

– Вечно везде свет включал, просто не выносил темных углов и комнат. Потом ему казаться стало, что за ним наблюдает кто-то. Ладно, в доме, хотя там забор, сигнализация, камеры, но уж в квартире чего бояться? Мы живем на семнадцатом этаже, окна выходят на реку. В гостиной панорамное окно, в спальне тоже окна большие, и прежде Пете нравилось, что днем в комнатах много света. Я часто забывала занавешивать их и на ночь, хотя Петя просил, а в последнее время, стоило чуть стемнеть, сломя голову бежал зашторивать. Я смеялась: кто будет за тобой подглядывать? Он вроде отшучивался, а сам… По глазам видела, трясся, как заяц. Спал плохо: как ни проснусь утром, пепельница полная: значит, не спалось опять, курил.

Рогова поерзала на стуле, повертела кольца на полных пальцах, собираясь с мыслями.

– Как-то выпил много. Это за несколько дней до смерти было. Не просто выпил – напился. В первый раз его таким видела. Плакал, за руки меня хватал и все говорил про Петровскую больницу.

– Что говорил, помните?

– Чтобы я никогда близко к ней не подходила. Теперь, дескать, когда они пробудились, там смерть кругом. Если, мол, я хочу жить и не видеть всюду их, как он, то не должна туда ходить.

– Кого «их» – не сказал?

– Я от него мало чего добиться смогла. Поняла, что он жалеет о сделанном, что не надо было ему подписывать документы. Сказал, что уговаривал Гусарова оставить все как есть, не переделывать больницу в отель.

– А что Гусаров?

Марта Иосифовна пожала плечами: не знаю.

«Надо будет спросить у Ларисы», – отметил Илья.

– Одно я поняла: Пете казалось, кто-то преследует его, хочет убить. Утром стала спрашивать, говорила, может, к врачу сходить или в полицию, а он сделал вид, будто не помнит, о чем говорил. Или вправду не помнил. В последние дни замкнулся, отдалился. Пытался побороть свой страх: нарочно света не зажигал, окон не зашторивал. Была в этом какая-то истерика, мальчишеская попытка доказать себе, что он не трус, что нет никакой опасности. – На глаза Роговой навернулись слезы. – На дачу один поехал. Я не смогла, приболела, отговаривала его, так нет же…