Крыса в храме. Гиляровский и Елисеев - Андрей Добров

Человек, ответивший из-за двери Григорию Григорьевичу, встал при нашем появлении. Это был мужчина небольшого роста в темно-сером костюме. В руке он держал большой белый платок с синим кантом и вытирал им пот с висков.

– Позвони из моего кабинета, Трофим, – обратился к нему миллионер, – и предупреди Николая, чтобы стоял прямо у выезда. Мы сейчас спустимся с Владимиром Алексеевичем.

Пройдя мимо меня, Трофим выскользнул в коридор.

– Мне недалеко до дома, – сказал я, потому что вовсе не хотел сейчас тратить время на поход в баню, да еще и с Елисеевым. Все-таки мы были с ним не настолько знакомы, чтобы вот так с бухты-барахты заседать в одних только простынях.

– Воля ваша, Владимир Алексеевич, – ответил Елисеев. – Я просто собирался отдать костюм в чистку и смыть с себя эту грязь. Мне самому домой ехать неохота, а вы – как пожелаете. Но тогда уделите мне еще несколько минут по одному вопросу.

– Пожалуйста, спрашивайте.

– Вот, обратите внимание. – Елисеев указал на стальную дверь с окошком в дальней стене этой большой комнаты.

– Касса? – догадался я.

– Касса, – кивнул миллионер. – Не буду вам подробно рассказывать, просто поверьте, что и стены, и пол с потолком укреплены вполне надежно. Кроме того, есть и сейф – немецкий, Круппа. На самом деле денег в нем сейчас немного, потому что жалованье для персонала доставляется из банка в самый день получки. Точно так же все закупки происходят либо через нашу санкт-петербургскую контору, либо по распискам. И в этом смысле хорошо, что мы обнаружили все подземные ходы именно сейчас, пока в кассе нет крупных сумм, а в хранилища не поступили наиболее ценные товары. Например, я не привозил основную коллекцию вин из наших подвалов на Васильевском острове. И поэтому я хочу спросить вас, Владимир Алексеевич, как вы считаете, если Теллер к сегодняшнему вечеру замурует все эти крысиные ходы, можно будет гарантировать, что из-под земли в магазин никто не проберется? Ведь, судя по всему, у вас есть какая-то информация о них, которой ни Теллер, ни я не располагаем.

Я отодвинул от стола стул с высокой спинкой, сел и расстегнул две верхние пуговицы.

– Поясню, – сказал Елисеев, видя, что я не тороплюсь отвечать: – Через два-три дня нам придется поместить туда, – он ткнул пальцем в сторону кассы, – довольно большую сумму наличности.

– Сколько? – спросил я скорее по журналистской привычке собирать любые детали, чем из обычного любопытства.

– Четыреста тысяч рублей. Поскольку магазин должен действовать как самостоятельное подразделение, нам необходимо иметь минимальную наличность, в том числе и на непредвиденные расходы.

Четыреста тысяч – это минимальная наличность? – подумал я, – Ничего себе!

– Так как? – спросил Елисеев.

Я покачал головой.

– Мне было доподлинно известно о существовании двух подземных ходов в это здание. Оба мы нашли. Но по не совсем проверенным сведениям существует еще один.

– Где? – быстро спросил Елисеев.

– А вот этого я не знаю, – ответил я честно. – У меня есть план, нарисованный человеком, который почти два десятилетия назад пользовался этими ходами. Да что скрывать, это тот самый Мураховский, молчание которого вы купили.

Елисеев раздраженно поморщился.

– Владимир Алексеевич, я же вам объяснил…

– Да-да, – кивнул я, – мы уже об этом говорили. – Так вот, судя по его словам, существовал и третий ход. Но где он – Мураховский не знает.

– А кто знает?

Я смотрел на Елисеева и размышлял – говорить или нет ему то, что мне стало известно? Вряд ли миллионера заботит судьба несчастного Бориса, возлюбленного Веры Мураховской, так таинственно исчезнувшего на днях. Для Елисеева главное – заткнуть все крысиные норы, ведущие в закрома его Торгового дома. И только.

Вероятно, мое лицо меня выдало.

– Не хотите говорить, – кивнул Григорий Григорьевич. – Почему? Впрочем, нетрудно догадаться. Боитесь, что я вас опережу? С Мураховским меня опередили вы, а теперь опасаетесь, что я вам дорогу перебегу? И куплю молчание вашего возможного информатора?

Я чуть не поперхнулся – Елисеев совершенно точно угадал ход моих мыслей.

– Но, Владимир Алексеевич, – укоризненно сказал Елисеев, а потом вдруг устало улыбнулся: – Ну, да! Да! Это было бы с моей стороны предательством! Но по крайней мере, это самое логичное действие, не так ли?

За дверью кто-то начал деликатно кашлять, вероятно, подавая хозяину знак, что все уже давно готово.

– Хватит там! – раздраженно крикнул в сторону двери Елисеев. Потом он повернулся снова ко мне. – Хорошо, не буду вам мешать, Владимир Алексеевич, не хотите называть имени – не надо. Просто пообещайте, что если узнаете, где находится третий подземный ход, то немедленно сообщите мне. Или Теллеру, если я буду отсутствовать. Хорошо? Договорились?

– Безусловно, – ответил я и встал со своего стула. – А теперь разрешите откланяться. Пойду домой, приведу себя в божеский вид.

– А вас по дороге в околоток не заберут?

– Не успеют, – ответил я бодро.

Едва я вошел в квартиру, Коля выглянул из своей комнаты и громко прошептал с драматическими нотами:

– Владимир Алексеевич, к вам гость. Странный такой! Жуть! Вам револьвер принести?

– А что в нем странного? – так же тихо спросил я.

– Одноглазый, одет весь в черное. И патлы до плеч. Может, бомбист? Ой, а что это вы такой весь?..

– Какой?

– Как будто в грязи валялись.

– Ну, и валялся. Что же, я уже и в грязи поваляться не могу? Зайди в комнату Марии Ивановны, там в платяном шкафу есть чистые брюки и рубашка. Принеси мне в кабинет, я переоденусь.

– А револьвер?

– Зачем?

– Я же говорю, там, на кухне, бомбист вылитый сидит.

Я пожал плечами. С господами бомбистами мне до сих пор иметь дела не приходилось. Впрочем, войдя на кухню, я сразу узнал молодого человека, так напугавшего Колю.

– Митя! Березкин! Ты?

– Я, Владимир Алексеевич, вот подлатали меня доктора, теперь снова у Петра Петровича по делам хожу. Только злее стал.

– Чаю хочешь? Или квасу холодного? Давай квасу? А то и пиво есть со льда.

– Благодарствуйте, нам пива на службе нельзя – Петр Петрович не позволяет. А квасу выпью.

Я кликнул Колю и попросил его принести с ледника большую бутылку кваса, а сам подвинул стул и сел напротив молодого Березкина, забыв, что на мне все еще грязные брюки. Митя отрастил себе волосы – почти до плеч и походил теперь скорее на студента-нигилиста, нежели на сотрудника охранной конторы «Ангел-хранитель». Его левый глаз был закрыт черной повязкой. Длинные волосы скрывали рубцы на месте ушей, отрезанных сумасшедшим модельером Ренардом. Он же выколол Березкину и глаз, затащив юношу в свою карету – из мести Арцакову, отказавшемуся выполнять жестокий контракт модельера. Отчасти виноват в Митином увечье был и я – именно со мной тогда схлестнулся Ренард. Не знаю, затаил ли Митя на меня обиду за то, что вот так, совершенно случайно, оказался обезображен, причем не по своей вине, а скорее по моей. Но сейчас он ничем обиды не показывал. Однако мне хотелось, чтобы промеж нас не осталось недоговоренности – именно потому, что я чувствовал свою вину в несчастье, приключившемся с парнем.