Научный баттл или Битва престолов. Как гуманитарии и математики не поделили мир - Анника Брокшмидт

Но если в естественнонаучном мире заблуждение, скорее всего, тут же приведет или к смерти пациента, или к неудаче в эксперименте, или к ошибке в теории, то в мире гуманитарных наук неверные идеи и концепции могут иметь куда более разрушительные последствия. Опасность, которую они таят в себе, не имеет ничего общего со взрывоопасными смесями в химических пробирках, и все же они способны сделать несчастными очень многих людей.

О «телесных соках» и фашистах

Заблуждения в естественных науках? Так это же часть научных будней. Естественные науки эффективны исключительно потому, что в их рамках постоянно выдвигаются теории, доказываются теории… а все гипотезы, не подтвержденные экспериментально, оказываются за бортом. Разумеется, и здесь не обходится без промахов. Причиной тому может быть нехватка оборудования, простая человеческая невнимательность или неверная интерпретация верных данных. Словом, и в боксерском поединке приходится сносить и суровые удары сбоку, и терпеть поражения, чтобы однажды все-таки одержать победу. Ниже мы разберем случай, когда удар ниже пояса нанесли гуманитарии: речь пойдет об ошибке в переводе.

В любом школьном учебнике по биологии вы найдете «карту» языка, на которой будут показаны области, отвечающие за распознавание разных вкусов: сладкого, соленого, кислого и горького. Так вот, это чушь! Вся поверхность языка человека умеет распознавать сладость. То же утверждал и Давид Пауль Гениг, преимущественно занимавшийся исследованием языка. В 1901 году он опубликовал результаты своих изысканий, и в той статье он утверждал, что отдельные области языка чувствуют определенный вкус лишь в незначительной степени ярче, чем все остальные. Словосочетание «в незначительной степени» (в оригинале — geringfügig) было потеряно в английском переводе Эдвина Боринга, видного американского психолога. Он также создал тот анатомический атлас, который многие из нас помнят со школьной скамьи. С гуманитариев минус один балл!

Поговорим о человеческом теле еще немного. Тот факт, что гуманитарии хотят прибрать к рукам историю медицины, неслыханная наглость! Но пусть так, всех перебежчиков нам все равно не отловить. Однако первое собрание медицинских текстов, так или иначе, относится к области естественных наук. И это так называемый Corpus Hippocratum, Гиппократов корпус — сборник научных знаний о теле человека. Там говорится не только о принципах лечения, этике и анатомии; на его страницах также основы гуморальной патологии, базирующейся на теории четырех жидкостей, или гуморов. Безоглядно доверяя документу, человечество на протяжении более 2000 лет полагало, что каждая особь состоит из четырех видов «телесных соков»: желтой желчи, черной желчи, крови и слизи. Каждая из жидкостей была приписана к определенному органу, вырабатывавшему ее. Кроме того, были расписаны временные промежутки, когда та или иная жидкость доминирует в организме. Человек считался здоровым, если все его соки пребывали в сбалансированном состоянии. Причина болезней, стало быть, в нарушении баланса. Но и это еще не всё: римский медик Гален из Пергама, живший примерно в 130–200 годах до нашей эры, указывал, что те четыре жидкости соотносятся не только с органами, но и со стихиями — воздухом, огнем, землей и водой, а также с цветами, вкусами и периодами жизни. А кроме того — с человеческими эмоциями. Избыток черной желчи, как считали, приводил к меланхолии, чрезмерное количество желчи желтой было характерно для холериков. При всем этом нельзя забывать, что эта теория была свидетельством колоссального научного прогресса. Люди перестали считать, что всемогущий бог карает людей при помощи болезней, и пришли к тому, что недуг — это неполадка в человеческом организме, которую можно исправить. И только конечные выводы были неверны. Методы лечения основывались, например, на вере в то, что четыре жидкости также связаны со вкусами и состояниями вещества — температурой и влажностью. В Средние века все едоки старались приготовить холодную и мокрую рыбу, либо высушив, либо нагрев ее, ради соблюдения равновесия. Холерикам, которым сегодня предоставлена возможность выплеснуть эмоции в рамках популярных телепрограмм, рекомендовали не злоупотреблять специями, которые считались горячими и сухими.

Но чтобы отыскать подобные абсурдные способы врачевания, совсем не обязательно заглядывать так далеко в прошлое. Даже беглый взгляд на такую неаппетитную практику, как лоботомия, дает достаточно материала. В оздоровительных целях в черепе проделывали отверстие, а затем при помощи некоего длинного и острого инструмента иссекали или изолировали какую-либо часть мозга. Звучит по-средневековому жестоко, однако эта операция проводилась вплоть до 1980-х годов. Врачи полагали, что таким образом можно исправить поведение человека, которое отклонялось от норм, принятых в то время. Они исходили из предположения, что некоторые участки мозга могут развиваться неправильно, как случается с костями и другими тканями. Потому логичным считалось разрушение этих структур, которое позволило бы мозгу вернуться к верному алгоритму и исцелиться. Как же люди додумались до такого?

Лоботомия возникла как следствие одного несчастного случая. Финеас Гейдж, руководивший бригадой подрывников при прокладке железной дороги в Америке, 13 сентября 1848 года, как и обычно, уплотнял с помощью длинного металлического лома пробки над взрывчаткой в глубоких буровых отверстиях. Лом дал искру, и одна из закладок взорвалась: лом толщиной почти в три сантиметра прошел сквозь голову рабочего, от скуловой кости под углом кверху, повредив при этом левый глаз. К всеобщему удивлению Гейдж выжил и, более того, все время оставался в сознании. Пострадавший мог даже самостоятельно рассказывать о подробностях происшествия. В целости остались и его интеллектуальные способности: впоследствии он мог без труда читать, говорить и ориентироваться в пространстве. Изменился только его характер. Некогда дружелюбный и общительный, Финеас стал вдруг ребячливым, импульсивным и психически неустойчивым.

Благодаря этому происшествию стало ясно, что некоторые участки головного мозга можно подкорректировать, не доводя дело до летального исхода. Кроме того, возникла, как тогда показалось, возможность хирургическим путем влиять на характер. Уолтер Фриман, один из ученых, способствовавших популярности лоботомии среди хирургов, так высказывался об операции: «Психохирургия добилась такого успеха благодаря тому, что она уничтожает фантазию, притупляет чувства, изживает абстрактное мышление и создает тем самым роботоподобного, контролируемого индивидуума». Оперативный метод, разработанный Фриманом, не требовал участия нейрохирурга. Любой человек, уверенно владеющий определенными навыками и хирургическими инструментами, обладающий базовыми знаниями о дезинфекции, мог бы провести такую операцию. Фриман колесил по всей Америке в автомобиле, который назвал «лобомобилем», и проводил порой по нескольку десятков операций в день, иногда их даже транслировали по телевидению. Из душевнобольных пациентов он делал роботов, лишенных чувств и воли. Он оперировал также людей с условными заболеваниями, как, например, гиперактивность, гомосексуальность или приверженность коммунистическим взглядам. В результате по всему миру тысячи людей подверглись хирургическому насилию.

Но хуже всего, когда на естественные науки обрушиваются клеветники, преследующие свои политические цели, и гонят их с ринга. Если в дело вмешиваются политики, речь уже идет не о том, чьи аргументы весомее, а у кого они громче. Мгновенно обесцениваются и самый безукоризненный эксперимент, и прекраснейшая теория, и скрупулезнейший анализ: для правды попросту не остается места. Чтобы лучше понять, в чем тут дело, стоит взглянуть на дуэт физиков — Филиппа Ленарда и Йоханнеса Штарка. Последний, по всей видимости, был единственным лауреатом Нобелевской премии, которому пришлось оправдываться перед палатой по денацификации. После захвата власти национал-социалисты смогли продолжить то, о чем еще в 1921 году в газете НСДАП Völkischer Beobachter писал Адольф Гитлер в антисемитском угаре: «Наука, бывшая некогда гордостью нашего народа, сегодня оказалась в руках евреев, и для них это удобный случай воспользоваться наукой в собственных целях, кои чаще всего сводятся к осознанному и планомерному отравлению души нашего народа, что рано или поздно приведет к его внутреннему надлому». Ленард и Штарк, на раннем этапе вступившие в НСДАП, разумеется, хотели этому воспрепятствовать. Так началась их борьба за то, что они сами называли «немецкой физикой». Ленард написал учебник — целых четыре тома, где он излагал свои представления о физике. При чтении предисловия к нему, вас охватывает ужас. На пустом месте автор строит немыслимые теоретические конструкции, заявляя, что ученые разных национальностей делают разную науку: «На основе подручной литературы можно заключить, что существует физика японцев, как в прошлом имела место физика арабов. О физике негров еще ничего не известно; и напротив, получила широкое распространение своеобразная физика евреев, которая, однако, не добилась столь же широкого признания». Ленард, который уже в 1924 году открыто высказывал свои симпатии к Гитлеру, видел ситуацию так же. Он писал: «“Наука была и остается международной!” — хотят мне внушить. В действительности же наука, как и все, чему позволил увидеть свет человек, расовое явление, кровно обусловленное». Лучших результатов — в этом Ленард был абсолютно уверен — можно добиться, только будучи арийцем. В своей книге «Великие естествоиспытатели» он исходил из предположения, что физика также имеет расовую природу. Он настолько увлекся этими рассуждениями, что поделил надвое ученого Генриха Герца, в роду у которого были и евреи тоже. Так, он писал, что во время открытия электромагнитных волн Герц был ведом «арийским духом», тогда как его теоретические работы, по словам Ленарда, были продиктованы «еврейским духом». Еще один представитель немецкой физики Вильгельм Мюллер в 1941 году произнес речь, в которой высказал мнение, что физика «в наибольшей степени свойственна германцам». В тот момент сам Мюллер был профессором теоретической физики в Мюнхене, то есть занимал пост, который достался ему во многом благодаря политическим убеждениям. Ведь его специальностью была экспериментальная аэродинамика, теоретическая физика была ему «свойственна» в той же мере, в какой авокадо уместен на полке винного шкафа.