Тайна тринадцати апостолов - Наталья Александрова

К счастью, спуск оказался недолгим. Пол под ногами Старыгина снова стал ровным, а в следующий момент над головой у него вспыхнул свет. Видимо, сработал датчик, который включал освещение при появлении человека.

По контрасту с прежней темнотой свет показался Старыгину до того ярким, что он невольно зажмурился.

Впрочем, скоро он смог открыть глаза и оглядеться.

Дмитрий Алексеевич находился в большом помещении без окон, с каменным полом и низким сводчатым потолком. Освещение, поначалу показавшееся ему ярким, в действительности было тусклым, едва достаточным для того, чтобы разглядеть обстановку этого странного подвала.

Впереди, в дальнем конце подвала, Старыгин увидел картину.

Судя по композиции, это была еще одна «Тайная вечеря», удивительно похожая на ту, которую он недавно видел в ризнице. Рассмотреть картину подробнее не позволяло тусклое освещение подвала и большое расстояние до картины.

Дмитрий Алексеевич подошел ближе.

Картина и правда была удивительно похожа на ту, что в ризнице. Из таинственной полутьмы холста, словно из глубины веков, на Старыгина глядели такие же живые, выразительные лица, хотя что-то в них заметно отличалось от первой картины.

Подойдя еще ближе, Старыгин увидел на полу перед картиной светильник, какие очень часто ставят в старинных храмах, чтобы туристы могли лучше рассмотреть живописные и скульптурные шедевры. Для этого достаточно опустить в щель на цоколе светильника монету в одно евро.

Старыгин пошарил в кармане, нашел монету и опустил ее в монетоприемник.

Яркий свет залил картину — и Дмитрий Алексеевич тут же понял, что отличает эту картину от первой, которую он видел в ризнице.

Персонажи этой картины были одеты не в рубища нищих странников времен Нового Завета, а в дорогие и пышные наряды венецианских вельмож шестнадцатого века, в бархатные, расшитые серебром и золотом камзолы с кружевными манжетами и воротниками. Все остальное было таким же, как на первой картине, — композиция, расположение сотрапезников, их позы и лица. Та же Тайная вечеря, только в шестнадцатом веке…

Хотя, как это всегда бывает, пышная одежда удивительно изменила лица персонажей, придала им другие выражения. И теперь, в другом наряде, Старыгин понял, почему ему показался знакомым человек, сидящий на месте Иуды Искариота.

Теперь он даже удивился, как прежде не смог его узнать, ведь он видел это лицо много раз, проводил перед ним долгие часы в своем рабочем кабинете.

Это, несомненно, был адмирал Джузеппе Морозини, человек, чей портрет Старыгин привез в Венецию.

Пораженный этим открытием, Старыгин не отрываясь смотрел на адмирала.

Почему он никогда прежде не слышал о такой удивительной картине? Почему она не упоминалась среди работ Тинторетто?

А в том, что эта картина, как и первая, принадлежит кисти Тинторетто, Старыгин ничуть не сомневался. Об этом говорила и точность рисунка, и мрачный, торжественный колорит…

Рисунок как у Микеланджело, колорит как у Тициана — в который раз Старыгин вспомнил девиз великого живописца.

Он спохватился, что светильник скоро может погаснуть, и торопливо сфотографировал картину своим мобильным телефоном — несколько раз, немного меняя положение.

И успел как раз вовремя — таймер щелкнул, и яркий светильник погас…

Однако он погас не совсем. На какой-то короткий промежуток времени вместо обычного яркого света на картину упал бледно-лиловый свет ультрафиолетового светильника. И в этом свете Старыгин различил несколько слов, написанных поверх живописи.

Сверху стояли два латинских слова, которые он уже встречал на своем пути:

Тайная тайных.

А ниже, уже на современном итальянском, было приписано крупным, размашистым почерком:

«Каждый из тринадцати хранит свою часть тайны».

Едва Старыгин успел прочесть эту надпись, как светильник погас.

Он полез в карман, чтобы найти еще одну монету и снова включить подсветку картины, но в это мгновение за спиной у него раздались легкие, почти неслышные шаги.

Дмитрий Алексеевич обернулся.

К нему приближалась странная, фантастическая фигура в черном шелковом плаще и зловещей черной маске с огромным крючковатым носом, похожим на клюв чудовищного ворона.

Старыгин вспомнил, что в Венеции такая маска издавна зовется Чумным Доктором.

Когда-то, когда Италию, как и всю Европу, опустошали эпидемии Черной Смерти — чумы, врачи, посещая больных, надевали такие маски, чтобы предохранить себя от заражения. В длинный нос маски они помещали ароматические соли и эссенции, поскольку считалось, что их сильный запах может преодолеть заразу.

Когда чума ушла в прошлое, костюм Чумного Доктора сохранился как самая зловещая маска венецианского карнавала.

Старыгин шагнул навстречу незнакомцу и проговорил:

— Как хорошо, что вы нашли меня! Я уже думал, что мне придется просидеть в этом подвале до завтрашнего утра!

Незнакомец ничего не ответил. Вместо этого он вскинул правую руку. При этом полы его плаща взметнулись, как крылья гигантской летучей мыши, а из черного рукава вылетела горстка странного серебристого порошка. Старыгин уловил запах этого порошка — сладковатый, терпкий, удушливый. Он удивленно ахнул — и в то же мгновение провалился в темноту беспамятства.

Дверь библиотеки приоткрылась, и на пороге появился пожилой мужчина в лиловом камзоле с перевязью, тот самый мужчина с властным и решительным лицом, который сидел за столом по левую руку от человека со шрамом.

— Ах, это вы, адмирал! — На лице графа проступило смущение. — Что вам угодно?

— Мне непременно нужно переговорить с вами с глазу на глаз, — проговорил адмирал озабоченным голосом.

Граф Фоскари быстро переглянулся с ним, повернулся к живописцу и сказал ему:

— Извините нас, маэстро, мы ненадолго покинем вас.

Не дожидаясь ответа, оба патриция вышли из библиотеки.

Мастер Якопо проводил их взглядом.

Ему было любопытно, зачем пригласил его граф. Должно быть, хочет заказать ему какую-то картину…

Чтобы скрасить ожидание, живописец обошел библиотеку, разглядывая собранные здесь книги и картины.

Здесь имелись труды античных авторов, книги о морских сражениях, о путешествиях в дальние страны, а также труды по геральдике и описание знатнейших семей Венеции, среди которых семейство Фоскари занимало видное место.

Переходя от стола к столу, от шкафа к шкафу, мастер Якопо дошел до дальнего угла библиотеки. Здесь он обратил внимание на толстый фолиант, на переплете которого было вытиснено золотом: