Заговор против террора - Алекс Маркман

— Тебе сколько лет? — спросил Панин.

— Двадцать четыре. А вам?

— Тридцать два.

— Да? — почти вскрикнул Кирилл, и тут же заметил, что посетители в дальнем углу с любопытством навострили уши. — Я думал, лет сорок. — Смело переходя на «ты» он спросил: — А что же ты тогда называешь меня «пацан»?

— Потому что в тебе еще детская романтика играет. Хочешь от нее избавиться?

— Что ты предлагаешь?

— У нас сейчас много допросов идет в Лефортово. Хочешь поприсутствовать?

— Конечно. Только нельзя мне появляться ни на Лубянке, ни в других местах, чтобы не заметил кто, понимаешь?

— Понимаю. Оперативная работа. Наплюй ты на это. Никто не узнает, а если и узнают, не съедят. Я тебе пропуск выпишу, приходи через два дня к четырем, я поведу тебя к следователю, у которого самые лучшие результаты. У него многому можно научиться..

— Я думал, что ты — самый лучший следователь, — признался Кирилл. Панин хохотнул и откинулся на спинку стула.

— Мог бы им быть. Я — прирожденный следователь, с рождения, так сказать. Не судьба.

— Почему?

Панин посмотрел на часы.

— Давай, поговорим через два дня. Я спешу.

И вот сейчас Кирилл, озираясь, приближался к Лефортово. В проходной его ждал Панин, и процедура проверки документов была сравнительно короткой. Лязгнули засовы, и они вошли в следственную тюрьму. Дверь за ними с грохотом захлопнулась и, как показалось Кириллу, навсегда.

Панин повел его по мрачным, темным коридорам, густо заполненным запахом кислой, сваренной капусты, смешанным с вонью дешевых папирос и махорки, и еще чем-то, ни на что не похожим. Наверху, где находились кабинеты следствия, воздух был почище. Панин остановился перед дверью одного из них, оглянулся на Кирилла и без стука вошел в кабинет. Кирилл последовал за ним и наткнулся на холодный, ненавидящий взгляд человека лет пятидесяти; он сидел за обшарпанным, большим столом, и перед ним была стопка бумаг и карандаш.

— Вот, Олег Захарыч, познакомься, мой друг, Кирилл, о котором я тебе говорил, — обратился Панин к хозяину кабинета. — Мы ненадолго тебя задержим.

Человек за столом продолжал молча смотреть на Кирилла. Кирилл улыбнулся, как подобает при знакомстве, и протянул руку. Олег Захарович встал, пожал руку, но выражение лица его не изменилось: злое, подозрительное, враждебное.

— Садитесь, — кивнул он в направлении двух табуреток, стоящих по обе стороны стола.

И, обратившись к Кириллу, спросил: хочешь посмотреть, как следствие ведется?

— Да. Панин. Савелий Петрович говорит, что вы — один из лучших следователей.

Олег Захарович искоса глянул на Панина, и на его лице промелькнула тень презрительной улыбки. Потом он посмотрел Кириллу в глаза и сказал: — Да, у меня не забалуешь. Я врага народа за версту вижу.

Дверь в кабинет распахнулась, и охранник ввел человека средних лет, хотя точно определить его возраст было трудно. Он наверняка провел бессонную ночь и тревожный день. Его черные волосы, густо переплетенные сединой, спутались и свалялись, и казались грязными, как будто их не мыли годами. Костюм, когда-то приличный, был измят, как на бездомном. Очевидно, он спал в нем несколько ночей на голых нарах. Охранник усадил его на табуретку, переглянулся с Олегом Захаровичем и вышел.

— Фамилия, имя, отчество, — потребовал следователь от пришедшего.

— Михаил Моисеевич Шварцман, — ответил подследственный и испуганно заморгал, переводя взгляд со следователя на Кирилла и Панина.

— Шварцман, — повторил следователь. — Вы знаете, в чем вы обвиняетесь, гражданин Шварцман?

— Да, мне говорили. Но простите, я не знаю, как к вам обращаться.

— Меня зовут гражданин следователь. Признаете ли вы, гражданин Шварцман, свою вину?

— У меня нет никакой вины, гражданин следователь, — торопливо заговорил Шварцман.

— Я всю жизнь был предан советской власти и честно работал. Я инженер-механик, и в войну работал по четырнадцать часов в сутки на военном производстве..

— Кончай заливать херню, — прервал его Олег Захарович. — Ты с членами Еврейского антифашистского комитета был знаком?

Кириллу вспомнилось, что он где-то мельком видел Шварцмана. Но Шварцман был так перепуган и взволнован, что не узнал бы и близкого знакомого.

— Был. Но ведь нет ничего преступного в том, что я был против фашизма.

- Сука ты! — заорал Олег Захарович. — Че ты мне заливаешь? Ты что, думаешь я тебя в игрушки играть пригласил, или мне с тобой, вражиной, беседовать приятно?

Шварцман заморгал, и на глазах у него появились слезы. Он посмотрел на Кирилла, как будто ища поддержки.

— Смотри на меня, — более спокойно продолжал следователь. — Признаешь?

— Если бы я знал, в чем признаться, я бы признался, гражданин следователь. Но ведь я — преданный родине человек, в чем мне признаваться?

— Опять ты мне заливаешь, пес. — Следователь растянул губы в гадливой, полной ненависти гримасе, показав узкую желтую полоску нижних зубов. — Признайся во всем честно, трусливый гад. Я все равно доберусь до правды. Понял? У меня не бывало таких, которые не признавались. Понял? Я г-рю тебе, понял? — Он сократил слово «говорю» до «г-рю». — Я тебя спрашиваю еще раз, ты понял, че я тебе г-рю?

— Но ведь это же абсурд, — промямлил Шварцман. — Простите, но ведь.

— Не хрен тут прощать, — перебил его следователь. — Я вот тебе сейчас смажу по хлебальнику, и все тут мое прощение. Признавайся, гад, на ка-ку разведку работал?

Следователь поднялся со стула, показывая всем своим видом, что готов выполнить угрозу. Шварцман побелел от страха и слезы потекли по его небритым, и оттого казавшихся седыми, щекам.

— Я во всем признаюсь, гражданин следователь, во всем признаюсь, — залепетал он. — Скажите только, в чем признаться, и я признаюсь, я сам не знаю в чем я должен признаться.

— Перво-наперво, доложи мне, кто был с тобой в сговоре из ЕАК. А потом уж мы будем разбираться, какую роль ты там играл.

Кирилл резко встал со стула и, обращаясь только к Панину, сказал: — Нам пора идти.

— В самом деле, — согласился Панин. — Спасибо, Захарыч, — сказал он, направляясь к двери. Когда они вышли, в кабинете раздался крик.

Шли обратно молча, по мрачным коридорам, а когда за ними закрылась лязгающая дверь, Панин хлопнул дружески Кирилла по плечу.

— Посмотри, какая погода. Дождались лета, люблю я это время, видать, романтик я неисправимый. Женщины расцветают, как розочки по утрам. Давай, зайдем в пивную, расслабимся малость.

— И часто ты расслабляешься? — спросил Кирилл.

— Каждый день. Работа такая.