20 см - Александр Кормашов

поверх букв «Дом слова», установленных на крыше Дома слова. Он один почему-то не захотел видеть никаких президентов. Через пару секунд Мирмиколеона уже видели все.

Ошибки быть не могло. Голова у президента была точно такая же, как на любом электронном портрете, висящем в любом государственном или общественном заведении, да и по телевизору выступал муравей, чрезвычайно похожий на того… вот на этого, который явно захотел прогнать с тумбы проповедника и взобраться на неё сам.

Нерион-1с тоже приподнялся. Но помощник санитара сразу всё понял. Кто-то из его бывшей студенческой братии продолжает заниматься социальной сатирой. Чёрный муравей уже был, так что ныне шутник надел латексную маску с головой президента. Правда… странно. Подобных масок в природе не существует. Не существует такой резины, которая бы так сильно уменьшила голову муравья — сжала её, как минимум, в два раза.

Голова у Мирмиколеона была действительно маленькой, очень маленькой, но и такая настолько приковывала к себе взгляды, что впоследствии никто не мог сказать точно, сколько же у президента было ног. Четыре, как у всех муравьёв, или две, как у человека. Но многие сходились на том, что у Мирмиколеона была нервная шаткая походка, а в руке он держал какую-то трость. Кажется, держал. Кто-то хорошо разглядел эту трость, кто-то в упор её не видел, а кто-то лишь не мог отрицать, что её не совсем было.

Мирмиколеон ещё не дошёл до тумбы, как снова что-то случилось. Будто налетел ветер. Тёплый ветер и даже жаркий. Будто пыльная буря, разгоняемая тысячей то ли крыльев, то ли пропеллеров налетела на сквер. С земли резко взмыла пыль, с деревьев посрывало все листья, киоск с мороженым зашатался и начал заваливаться набок. Через распахнутую дверь наружу выдуло продавщицу, а в открытое окно выдачи вдуло случайного прохожего. Других прохожих тоже куда-то понесло. Несколько сидевших на скамейках муравьёв ещё вцеплялись в сиденья. Но скамейки переворачивало.

Налёт ветра был таким сильным, что сидевший в машине Фарн изо всей силы вцеплялся в руль, как будто летел по каким-то воздушным ухабам. Машина подпрыгивала. Прямо перед капотом на дорогу рухнули буквы с крыши Дома слова. Фарн заметил, что одна из букв «о» ударилась об асфальт, осыпалась стеклом, выкинула потроха проводов, но осталась в принципе целой и запрыгала по дороге, словно чьё-то лишнее пустотелое железное колесо.

— О! — воскликнул про себя Фарн и уже в следующую секунду бежал спасать дочь.

Буря закончилась так же быстро, как и началась. Когда Фарн добежал до скамеек, всё уже стихло. Листья бесшумно планировали на землю, медленно оседала пыль.

Дочь Фарна уже садилась в одну машин скорой помощи, которые только и могли продвигаться мимо завалов и сквозь сплошную автомобильную пробку, когда почувствовала, как её схватили за руку, оглянулась и увидела отца.

— Я сам её отвезу! Я сам её отвезу! Я отец! — кому-то говорил он, повторно ощупывая её, как будто врачи могли что-то пропустить из её ран или переломов. — Ты цела? Я спрашиваю, ты цела?

Конечно, были какие-то царапины на ней были, но все они уже были обработаны и заклеены, на плечи было накинуто одеяло. В целом, при виде пострадавшей, никто не должен был упасть в обморок. Без сознания оставался только её друг, которого только что задвинули в скорую помощь на носилках. Дочь порывалась ехать вместе с ним, но отец крепко держал её за руку и, пока скорая не уехала, не отпустил. Он и потом её от себя никуда отпускал, увёл и заставил сесть в машину, строго-настрого приказав сидеть и не вылезать, а сам побежал помогать растаскивать упавшие деревья, чтобы выехать на другую улицу прямо через сквер.

Под одним деревом обнаружились сразу трое. Один был инвалид. Он продолжал вцепляться в своё кресло-каталку, у которого отвалилось одно колесо, а второе так сильно перекручено, что походило на знак бесконечности. Рукоятки коляски были задраны вверх и стояли как насторожённые уши. Но сидящий в каталке оставался невозмутим. Двое его спутников также молча вцеплялись друг за друга. И особенно цепко та, которая охватывала спутника ногами, на которых удержались три туфли с острыми каблуками. Потом нашли ещё одного муравья. Маленький, хилый, он вдруг выполз из окна опрокинутого набок киоска с мороженым. Свободных скорых рядом не оказалось, и Фарн засунул всех в свой фургон.

Внутри машины в беспорядке валялись подступёнки и проступи дорогой лестницы. Бумага местами разорвалась, и углы дерева торчали во все стороны, будто буря поработала и внутри тоже. Фарн распинал всё ногами, чтобы удобнее разместить пострадавших. Все и разместились. Лишь коляску от инвалида не удалось сразу оторвать, и его хотели уже заносить вместе с ней, как инвалид вдруг сам отцепил свои руки. Он смотрел на маленького муравья, на того, который вылез из окна киоска с мороженым, а сейчас уже сидел на сиденье в машине и хватался руками за горло, словно задыхался. Увидев, что на него смотрят, он повернул голову к окну и попытался сдвинуть в сторону стекло.

Нерион-1с тоже его узнал. Это был он. Тот маленький хромой служка из Храма всех людей, тот трёхногий, с гладкой, словно резиновой, головой, что так ловко готовил шашлык, а потом отнимал у Эйниона микрофон и с душой в него пел: «Я люблю тебя, жизнь!»

Но это был не он. Латексная маска на голове сбилась и сидела криво. А когда машина тронулась и поехала через сквер, сминая кусты и ломая ветви упавших деревьев, одна из веток ещё и дополнительно так сильно хлестнула служку по голове, что маска чуть не слетела совсем. Служка схватился на её оттопыренный край, попробовал натянуть обратно, ничего не получалось. И тогда он вынужденно повернул голову.

Шок был сильным. Нерион-1с испуганно отпрянул, а Палн-а-12д так пронзительно завизжала, что Фарн чуть не врезался в идущую впереди машину. Лишь Эйнион не издал ни звука. Хотя лучше бы издал — так стало бы понятней, что не умер.

XV

В столь ранний час в бар-клубе «20 см» ещё не было ни души, даже бармен куда-то отлучился. Фарн только делал жесты «сами-сами», мол, сами наливайте, сами рассаживайтесь и, вообще, делайте, что хотите. Он часто выходил на улицу и оттуда постоянно кому-то звонил, с кем-то говорил, на кого-то кричал, потому заново начинал всех обзванивать и если ему не отвечали, просил перезвонить.

Его дочь, Фарн-а-1д, тоже не выпускала из руки телефон, но она, напротив, ничего и никого не хотела знать. Кроме парня,