Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин

поглядел на пустое пассажирское сиденье рядом. — Да?

Словно дождавшись одобрения, он снова кивнул, коснулся царапин на голом животе. Вцепился в руль. Ноги не доставали до педалей; он привстал. Чтобы руль не загораживал обзор, пришлось вытянуть шею.

— Выжать тормоз, — он сглотнул. — Тормоз слева. В положение… Да пошел ты, Ромка, я все помню. Не ори… Не ори на меня.

Он стукнул кулачком по магнитоле. Защелкали диски, потом заиграла идиотская музыка.

Мальчик выкрутил громкость почти до упора.

Он плакал.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Дядя Саша протянул ему кусок мяса. Димка помотал головой.

Ромка лежал поодаль. Димка не смотрел в ту сторону.

Глаза слезились. По спине холодными мурашками бежал страх.

— Ты не бойся, — сказал дядя Саша.

Димка кивнул. Он хотел не бояться.

— Он нестрашный.

Дядя Саша улыбнулся. В свете костра его улыбка была настолько жуткой, что Димка спрятал лицо в коленки. Ночь с каждой секундой становилась все более невыносимой. Скорее бы утро, безмолвно плакал Димка. Скорее бы утро. Серое небо уже не страшное, красно солнышко отведет беду. Трещал костер, выл ветер. Димка прислушивался — ему казалось, что он слышит, как дышит Ромка.

К горлу подкатила тошнота.

Я справлюсь, — подумал он. И его тут же вырвало.

— Хорошо, — одобрил дядя Саша. — Желудок умнее головы. Его хоть тошнит иногда.

— Воды… можно? — спросил Димка и сам себя не услышал.

Дядя Саша услышал.

— Нельзя.

— Вы и меня?..

— Посмотрим, — добродушно сказал дядя Саша, откусив мясо. — Ты пока ты, в тебе их нет.

Димке подумалось, что дядя Саша ест Ромку.

Это было не так, но его снова вырвало. Он посмотрел туда, где лежал Ромка. Я нестрашный, — как будто говорил он, не двигаясь, лежа с открытым ртом. Из горла Димки вырвался скулящий писк.

Размазав по лицу слезы, мальчишка всхлипнул и посмотрел вверх. Небо было серым.

— Еще чуть-чуть и пойдем, как рассветет, — пообещал дядя Саша; его глаза странно блестели. — Красно солнышко отведет беду. Они солнышка не любят, боятся. И меня боятся.

Димка тоже его боялся. Сильнее всего сейчас он боялся дяди Саши и нестрашного Ромку.

— Он-то, Ромочка, рядом сейчас. Жалко его тут бросать. Сожрут они его, сожрут. Ну, чего молчишь?

— Похоронить… надо, — прошептал Димка.

Он не хотел хоронить Ромку. Он хотел убежать.

Но в лесу были Пустые. Было темно. Здесь хотя бы костер.

— Надо, надо, — недовольно отмахнулся дядя Саша, ударил по своей тени обухом топора. Димка помнил: это для того, чтобы Пустых отгонять. — Ты молчи, я не тебе. Ромочка, что молчишь?

Димка посмотрел на Ромку. Тот лежал с открытым ртом. Он кричит, урод, сволочь ты, он кричит, — хотелось заорать Димке. Но он сидел, уткнувшись носом в коленки, и только всхлипывал.

В лесу раздался хлопок, затем пьяный смех, издевательский вой.

Димка накрылся курткой.

— Совсем плохо, — сказал дядя Саша. Димке показалось, что он плачет. — Ромочка, отгони их. Помоги. До рассвета дотянем, похороним. Ты не серчай, что убил. Я не тебя убивал, их. Дима. Дима, вылезай из-под куртки, я твои глаза должен видеть.

Это Димка тоже помнил. По глазам дядя Саша знает, — выпили тебя Пустые или нет.

Но сбрасывать куртку ему не хотелось. Он выглянул, закутался.

— Вон он, Димка, — дядя Саша показал куда-то в темноту леса.

Димка быстро глянул туда.

Из темноты на него внимательно смотрели чьи-то глаза.

Димка зажмурился и прижался лицом к коленкам.

— Боится. А чего бояться? Не волнуйся, я Димку им не отдам. Тебя не отдал, глупыш, и его не отдам. Мы до озера дошли, жаль, что ты умер, дальше-то легче, легче. Ты зря такой смурной… Димка вон, видишь, тебя боится. Серое небо, заступник лес да святой огонь, солнышко приведи, отведи беду, серое небо, заступник лес да святой огонь…

Бормотание дяди Саши стало трудноразличимым. Димка всхлипнул. Вокруг, в темноте за костром, светились десятки глаз — таких же, как у того, что дядя Саша назвал Ромкой. Димка уже не мог бояться сильнее, он просто смотрел на них и молча всхлипывал.

А потом они исчезли. Дядя Саша накрыл Ромку покрывалом, и Ромки не стало. Те бугорки под одеялом могли быть чем угодно, — корнями, поленом, рюкзаком. Это был не Ромка.

Его уже здесь не было.

Димка закрыл глаза. Ему хотелось умереть.

Он словно сквозь вату издалека услышал: «Дима?», а потом его поглотило тупое красноватое небытие.

Вот бы не проснуться, — подумал он.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Проснулся он от холода. Ему показалось, что прошло несколько минут с момента, когда он заснул. Но встать удалось с трудом — все тело затекло.

В голове что-то шумело, глаза болели. Высохшие слезы неприятно стягивали лицо. Вокруг был туман. Рядом с тлеющими угольками сидя спал дядя Саша. Хорошо, подумал Димка. Это мне приснилось. Ромка живой. Вон он спит.

Он посмотрел на Ромку, накрытого одеялом, и все вспомнил.

Сегодня было не страшно.

Сегодня было очень больно. Как на третий день в лесу, когда Ромка с тоской сказал, глядя на огонь:

— Маму жалко.

Тогда Димка понял, как бывает по-настоящему больно.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Мальчик отвел взгляд от мертвого Ромки, отошел от лагеря, — утром Пустые не ходят, солнышко отведет беду, — добрался до оврага. Расстегнул шорты, приспустил их и начал справлять малую нужду. В утреннем полумраке оказалось, что руки у него очень грязные. Это из-за дров, — понял он.

Закончив, Димка застегнулся и, пошатываясь, пошел к озеру.

В воде плавали мелкие рыбешки. Когда мальчик коснулся воды пальцами, они бросились врассыпную, но потом вновь собрались в стаю и уплыли. Димка помыл руки, умылся. Под ногой что-то треснуло, — это он наступил на ветку. Испугавшись этого звука, Димка едва не упал в озеро, съехал ногой к воде, но удержался.

Они были в лесу уже почти неделю. Из города уехали на машине. Дядя Саша учил их водить. Ромка быстро научился, а у Димки с этим не заладилось. Дядя Саша только вздыхал, но снова и снова терпеливо объяснял, что и как надо делать. Из положения P надо перевести ручку в положение D, выжав педаль…

Потом машина сломалась. Пришлось пробираться через лес, — так было безопаснее, говорил дядя Саша. За эту неделю он стал издерганным и злым. И очень жестоким.

Вчера Димке хотелось, чтобы дядя Саша убил его, а не брата. Ромка почти